тело Партенопы после фатальной встречи с Улиссом. Но мифология сама же постепенно размывает или забывает то, что было вначале, – у гомеровских сирен лицо и верхняя часть туловища были женскими, но нижняя – птичьей, а не рыбьей. Диснеевская версия берет на вооружение средневековую традицию, которая превратила сирен в сексапильных существ.

Но настоящие сирены были крикливыми и ужасными чудовищами. Сам Норман Дуглас, автор «Земли сирен», был изгнан из Италии за педерастию (хотя ему удалось потом вернуться на Капри, чтобы покончить с собой). Что уж говорить о чудовищности Малапарте?

«У нас существует давняя традиция издания миниатюрных книг», – сообщил мне Раймондо, пока мы уписывали карпаччо из трески. В Неаполе их начали печатать с того самого момента, как здесь, благодаря «кочевому» книгопечатнику немцу Маттиа Мораво, появилась первая типография. «И до сих пор печатают, – мой собеседник достает из сумки несколько изданных им миниатюрных книг, добавляя: – Но современная традиция ведется с еженедельных публикаций „Лилипутской библиотеки“, начатых в 1892 году Луиджи Кьюрацци. Именно он превратил миниатюрные издания в неаполитанскую „изюминку“».

Дон Раймондо – живая память книжного искусства в этом городе-тексте и городе-контексте. Много лет он грозится собрать в бесконечную книгу все свои статьи об издателях, типографах, библиотекарях и книготорговцах Неаполя: «Когда на экраны вышел „Почтальон“, все пиратские типографии штамповали роман Антонио Скарметы, – сообщает он, заказывая бабу на десерт. – Но только подписан он был именем не автора, а Массимо Троизи, исполнителя главной роли, который только что умер. Не припомню лучшего примера изощренного неаполитанского плутовства».

Тот вечер и утро следующего дня я помню как одну очень долгую прогулку с перерывами, чтобы зайти в кафе, где я доставал из рюкзака книги и искал новые факты для их проверки в реальности, или в книжные магазины, разыскивая неизвестные мне тексты о сиренах, Везувии, Леопарди, Малапарте, собаках острова Капри, собаках Неаполя (остановка в отеле была условной, потому что во сне я продолжал ходить). Хотя я бродил один, я ни на минуту не прерывал мысленного разговора с моим Цицероном, чей хриплый и проникновенный голос ассоциируется у меня с голосом города или, как минимум, с его саундтреком.

«Я не нашел и следа Леопарди на его вычурной могиле, – рассказал я Раймондо на следующий день, пока мы обедали пастой с фасолью в другом ресторанчике недалеко от его книжного. – Но я нашел их в доме, где он умер, и в доме, где он жил в квартале Монтекальварио, на улице Нуова-Санта-Мария-Оньи-Бене». Я показал ему на экране телефона фотографию мемориальной доски: «В двух квартирах этого дома жил Джакомо Леопарди с декабря 1833 года по май 1835 года».

И я поведал ему, что вход выглядит очень благородно, с большой железной решеткой и великолепным фонарем наверху, но само здание наводит страх, потому что старинная каменная кладка пестрит лоскутами потрескавшегося цемента, а классическая архитектура соседствует с пластиковыми стоками и развешанным бельем, и девочка шести-семи лет смеется всякий раз, как мать отвешивает ей увесистую затрещину.

В надежде, что южный воздух содержит нечто, что вылечит его отек легких, Леопарди с октября 1833 по июнь 1837 года жил в Неаполе по нескольким адресам. Пьетро Читати в биографии поэта так пишет о его жизни в те годы, которые проходили в беседах, посещении букинистов и отправлении неаполитанского культа кофе и морепродуктов: «Это было новое наслаждение, которого он не испытывал ни в Болонье, ни в Пизе, ни во Флоренции: бродить, смешиваясь в толпой, превращаясь, как все вокруг, в тело, цвет, звук, мороженое, морского ежа».

У Леопарди был горб. Дети с любопытством и опаской подходили потрогать его, чтобы «отщипнуть» чуть-чуть удачи. «Ты мне так и не рассказал историю про удачу твоего первого книжного», – говорю я Раймондо. «Точно, пойдем выпьем эспрессо, и я тебе ее подарю», – отвечает он. За барной стойкой он рассказал о старике, который каждый день на несколько минут останавливался перед витриной только что открывшегося Dante & Decartes и завороженно смотрел внутрь.

Молодой хозяин книжного постепенно понял, что старик смотрит не на книги, а на что-то другое – может, на стены, на пол, на потолок, – словно выискивает нечто в этом пространстве, которое занимали теперь тома Итало Кальвино, Наталии Гинзбург, Бенедетто Кроче, Данте Алигьери. На что же, черт побери, он всё время смотрел? Однажды Раймондо решил пригласить его на кофе, и мужчина поведал, что в 1945 году в этом месте был бордель: «Он рассказывал, что там предлагали свои прелести венецианки, миланки, сицилийки, но ему особенно запомнилась одна девица из Болоньи, которая его, вероятно, сильно впечатлила».

Армейские одеяла служили перегородками между «комнатами». Раймондо спросил его о лестнице на Санта-Барбара-дель-Пендино, и старик ответил, что помнит проституток, которые, прислонившись к стене, предлагали свои услуги, но они не были карлицами, хотя существовало другое заведение с маленькими женщинами. Напоследок он сказал – Раймондо очень повезло, что он открыл магазин на месте бывшего борделя, ведь в Неаполе верят, будто проститутки приносят удачу.

Мы с Раймондо обнялись на прощанье на площади Джезу-Нуово, где его сын Джанкарло открыл филиал Dante & Decartes. И на пароме, который вез меня на Капри следующим утром, я начал читать книгу, за которой мой Вергилий ходил к ее автору, Серджио Аттаназио: «Курцио Малапарте Casa como me, мыс Мазулло, тел. 160, Капри». И другую – «Неруда на Капри. Сон одного острова» Терезы Чирилло.

Переводя взгляд со страниц на волны и обратно, я подумал, что, возможно, мне тоже повезет и я смогу написать путевые заметки, которые по сути – парадокс, ведь путешествие – это движение, а письмо его останавливает, потому что путешествие всегда течет, и описание стремится к тому же, но удается ему это лишь изредка.

III. Море в миниатюре

До собак Малапарте самыми выдающимися животными этого острова были козы: млекопитающие акробаты и скалолазы, идеально подходящие для здешнего ландшафта. Может, это их разглядели на берегу первые моряки, перепутав с сиренами? Может, есть странная притягательность в их блеянии, в их диких песнях, искаженных ветром?

В написанном на Капри эссе «Среди руин» британский писатель, мифоман, путешественник и самовлюбленный тип Брюс Чатвин вспоминает, что на «острове коз» построили себе дома – каждый на краю своей скалы – «три самовлюбленных типа»: Аксель Мунте, барон Жак д’Адельсверд-Ферзен и Курцио Малапарте. Описывая пейзажи, обжитые этими тремя персонажами в своей блестящей хронике (которую можно читать как автопортрет в кривом зеркале, учитывая его интерес к необычным, раздутым эго), Чатвин упоминает книгу Малапарте «Donna come