Раздавил ногами двух любопытных тараканов, выбежавших из-под плинтуса посмотреть на нового постояльца.

Принял холодный душ.

Выпил крохотную бутылочку виски.

Лег в постель и заснул как убитый.

…

На следующий день услышал по радио, что ранним утром по пути из Далласа в Монтеррей разбился частный самолет. Очевидцы говорили: «Упал с неба. Как огненный шар».

Два члена экипажа и восемь пассажиров сгорели заживо. Спасатели нашли на месте крушения целый арсенал современного стрелкового оружия, взрывчатку и гранатомет. Ведется следствие.

Похоже, это и была группа Джонса. И Родригес знал заранее, что с ней случится. Как это возможно?

Начал размышлять. Загибал пальцы, ухмылялся и хмурился.

С одной стороны – заказчики мертвы. Это не так уж плохо. Потому что это единственные на свете люди, которые знали мое настоящее имя и мою профессию. Все остальные умерли. Еще лучше – то, что и люди Джонса – покойники. Скорее всего, они должны были разделаться с Родригесом, а затем – и со мной.

С другой стороны – проклятый колдун жив, он знает, кто я, и он способен на все.

Один раз он уже заставил меня убить двух человек, может быть, ему захочется воспользоваться моими услугами еще раз. Такой человек, как он, имеет много врагов.

Перенесет меня, как вчера,  – в Австралию или в Китай. Загипнотизирует. Я пристрелю его врагов, а он меня опять бросит. Тут, в Городе Ангелов, я хотя бы ориентируюсь. А что, если это будет Рио или Оттава?

И ведь не скроешься от него! Во время моего бегства из небоскреба мне казалось, что на меня смотрят его всевидящие глаза. Сквозь дома, сквозь асфальт, с неба.

…

В дверь постучали.

– Откройте, полиция!

В номер ввалились трое полицейских. Ощупали меня, скрутили и положили связанного на пол. Несколько раз ударили ногой в живот. Обыскали мою комнату, ничего естественно не нашли.

Через двадцать минут я уже сидел на откидывающейся койке в одиночной камере. Без окна, но с умывальником и маленьким металлическим унитазом в углу.

Позвонить адвокату мне не позволили. Да и нет у меня адвоката. И звонить некому.

– Вы официально не задержаны.

– Тогда отпустите.

– Потерпите. Мы должны провести с вами очную ставку и побеседовать. И еще с вами хочет познакомиться один очень важный человек со стороны. Советую вести себя с ним прилично и говорить правду.

– Ладно, валяйте.

…

Ко мне в камеру вошел мужчина лет сорока, с залысинами, в свободных брюках цвета хаки, такого же цвета рубашке с галстуком и в дорогих зеленых кроссовках. Сел на тюремный стул и положил ногу на ногу.

Не представился. Молчал и долго смотрел на меня.

– Вы… тот?

– Что вы имеете в виду?

– Да, вы тот самый тип, который…

– Я ни в чем не виноват.

– Только не надо отпираться, мистер… Я уверен, это вы застрелили Сименса и Кларка. Он заставил вас совершить это преступление. Не так ли?

– Так.

– Он тоже был там, в кабинете?

– Да.

– И пока вы работали, он вел себя так, как будто это его не касается? Рассматривал какую-нибудь безделушку, листал журнал, напевал что-то про себя?

– Он молча смотрел в окно.

– Типично… А за минуту до этого и вы и он находились в его зеленом доме в Монтеррейе? По крайней мере, вы так думали.

– Да. В синем. В синем доме в Монтеррейе…

– Хм… А потом вы, непонятно как, перенеслись оттуда в здание инвестбанка в Даунтауне Лос-Анжелеса? На тридцать четвертый этаж.

– Да.

– Фантастика! Полиция вам конечно не поверит. Никто не поверит, кроме меня. Советую вам молчать. Они задержали человек сто или больше. Всех тут, в округе, кто не успел смыться и хоть немного походил под описания преступника, данные секретаршей и охранником. На вас у них ничего нет… У вас даже усов нет.

Сказав это, он усмехнулся.

– Их якобы заметила секретарша. Скорее всего – вас отпустят сегодня вечером. Тут за углом, на Шестой улице вас будет ждать джип темно-вишневого цвета. Садитесь в него, вас отвезут ко мне. Если вы этого не сделаете… у вас нет шансов.

…

Собеседник мой покинул камеру.

Допрашивали меня полицейские после его ухода вяло. После очной ставки с заметно осовевшими секретаршей и охранником, на которой они меня не опознали, полицейские вернули мне мою паспортную карту, гримасничая и чуть не плюясь. Знали, что она поддельная. Но почему-то не хотели меня за нее наказывать. Просто вытолкнули на улицу.

Ко мне тут же подскочила миловидная темнокожая бездомная. Схватила меня за руку и пробормотала: «Пойдем, пойдем, милый братец, тебя ждут».

Черные ее глаза не были сонными, тупыми, ко всему миру безразличными, как у тутошних обитателей. Они горели и жили своей прекрасной жизнью.

Я знал, что она тащит меня к джипу.

Страшно хотелось вырвать мою руку из ее цепкой лапы и улизнуть.

Спрятался бы тут где-нибудь, а ночью – угнал бы машину в другом районе и уехал. Добрался бы потихоньку до одного тайного местечка в Техасе. Нашел бы спрятанное на берегу реки каноэ. И приплыл бы на нем на отдаленный островок. Там есть домик. Который построил Джек. В домике есть все: припасы, керосин, оружие, радио… Пожил бы там годик. Ловил бы рыбу.

Затем вспомнил про глаза Родригеса. Представил себе его лицо. Лицо это почему-то насмешливо улыбалось. Мол, попробуй, убеги в свой домик на острове. Буду тебя там ждать, гринго.

Прошел вместе с моей провожатой к джипу. Прилег на заднее сидение. За руль села моя черноглазая дама. Деловито включила зажигание…

Ехали мы дольше, чем я ожидал. По дороге задремал и отключился.

А проснулся не на сидении автомобиля, а на широкой кровати, в небольшой уютной комнате с вентилятором на потолке… Лопасти его приятно шуршали. Рядом со мной лежала девушка-шофер. Она спала. Ее шоколадная кожа пахла розами.

За окном зеленел небольшой садик. Мне страстно захотелось съесть большое спелое яблоко.

7

В доме с садиком я живу уже больше двух недель.

Вместе с черноглазой, пахнущей розами девушкой, которую, как оказалось, зовут Николь. Настоящее ли это имя или нет, я не знаю, мне все равно.

Хозяин дома, тот самый господин в свободных брюках цвета хаки, вопреки собственному обещанию, так тут и не объявился. Я стараюсь об этом не думать, ни о чем не думать, только жить. Каждый день ем яблоки.

Николь делает для меня все, что может. Спит со мной, готовит, убирается. Я ей не мешаю, подстригаю траву на