В действительности отправная точка «Властелина колец» — это вовсе не стоодиннадцатилетие Бильбо. До первой страницы повествования идет карта «Часть Шира», двухцветная в изданиях с твердой обложкой и, как уже упоминалось, выполненная сыном Толкина Кристофером. Карте предшествует пролог из шести с половиной тысячи слов, посвященный этнографии хоббитов, истории курения трубок и системе управления Широм, а также краткому изложению событий «Хоббита» — прежде всего описанию того, как Кольцо досталось Бильбо[53]. Перед прологом в первом издании есть маловразумительное предисловие, где Толкин размышляет над источниками (вымышленными), которыми он пользовался. Во втором и последующих изданиях автор расширил это предисловие, сделав свои рассуждения более понятными, и попутно резко отверг любые намеки на то, что роман аллегорический. Примечание об источниках тоже было увеличено и добавлено к прологу. Но и это еще не всё. До предисловия есть восьмистишие о Великих кольцах, а до этого стихотворения — титульная страница, спроектированная самим Толкином и обрамленная его неповторимой каллиграфией в виде угловатых рун гномов и плавного эльфийского письма[54]. Толкин продумал даже суперобложку и приложил руку к золотому тиснению на корешке, где в стилизованное Кольцо Всевластья вписано название. Так где же начинается книга?

Все это называется паратекст — обрамление и дополнение основного повествования, иногда выполненное другим человеком. Хотя этот термин придумали через год после смерти Толкина, само явление часто встречается в двух типах изданий — научных публикациях и книгах для детей.

В один год с «Возвращением короля» (1955) вышло, например, средневековое духовное руководство Ancrene Riwle («Путеводитель для отшельниц») в переводе Мэри Салу. Оно начинается с предисловия Толкина, затем следуют введение Джерарда Ситуэлла и примечание переводчика. «Винни Пух» Алана Александра Милна, опубликованный в 1926 году, когда Толкин вернулся в Оксфорд, содержит иллюстрированную титульную страницу, стихотворение с посвящением, введение и карту, нарисованную Эрнестом Шепардом. Только после этого идет первая глава, которая начинается с небольшой вводной сценки. То же самое со вторым изданием «Хоббита» (1951): до первой главы там есть карта Трора, титульная страница с рунами, а также замечания на тему филологии и орфографии.

Толкин обожал паратексты. Любовь к ним очевидна и в других его произведениях; например, в «Фермере Джайлсе из Хэма», написанном в духе Чосера, имеется латинская титульная страница и предисловие «переводчика», в книге сказочных стихов «Приключения Тома Бомбадила» — предисловие «редактора».

Однако наиболее объемным и значимым является паратекст в конце «Властелина колец»: читателя ждет целых шесть приложений с многочисленными дополнительными пассажами о героях и династиях, упомянутых в основном тексте, с подробной хронологией событий, в которой сопутствующих деталей еще больше, с генеалогией, информацией о календаре, фонетическими и орфографическими таблицами и с лингвистическим очерком с собственным постскриптумом. Многие из приложений побуждают читателя вернуться к повествованию, с которым он только что познакомился, и взглянуть на персонажей и события в свете новой информации. Более того, в эссе «Языки и народы Третьей эпохи», посвященном лингвистическим вопросам, есть раздел о переводе, где Толкин «признаётся», что перевел имена собственные с «общего языка» вестрона на знакомое читателю английское наречие — другими словами, англизировал все названия и имена. Поэтому Шир на самом деле не Шир, а Суза, Сэм (сокращение от Сэмвайс, от англосаксонского samwîs) — не Сэм, а Бан (Баназир); а Гэмджи — Гальбаси. Все эти слова основаны на древнем готском языке. На последних страницах «Властелина колец» Толкин, таким образом, в корне меняет восприятие Шира, Сэма и всего прочего, обнажая чужеродность, незнакомость того, что за почти полторы тысячи страниц стало узнаваемым и близким читателю. Это поразительный, почти буквальный mise-en-abyme, внезапный откат, «падение в пропасть». Средиземье вдруг оказывается недостижимо далеким, резко отступает в тревожную первобытность таинственного забытого языка:

Atta unsar þu in himinam weihnai namo þein

qimai þiudinassus þeins· wairþai wilja þeins

swe in himina jah ana airþai[55].

Потом следует предметный указатель — его составили для второго издания (1966) Нэнси Смит, занимавшаяся этим профессионально, а также Бейли Класс, секретарь, а потом и невестка Толкина. Наконец, есть цветные карты Кристофера Толкина, которые в изданиях с твердой обложкой разворачиваются в восемь раз.

В научных изданиях почти всегда имеются предметные указатели, а часто и приложения. Однако романов с этими элементами немного, и они в большинстве своем юмористические (например, Flim Flams! (1805) Айзека Дизраэли), иронично ученые (псевдобиография «Орландо» (1928) Вирджинии Вулф) или детские («Сильвия и Бруно» (1889–1893) Льюиса Кэрролла, книга, которой восхищался Толкин). Карты в английских романах иногда попадаются: они дополняют пуританский справочник «Путешествие пилигрима в Небесную страну» (1678) Джона Беньяна, являются неотъемлемым элементом «Острова сокровищ» (1881–1883) Роберта Льюиса Стивенсона. Приложениями сопровождаются несколько фантастических романов, опубликованных после «Властелина колец», но до толкиновского произведения они были редкостью. Наверное, самым значительным примером является вышедший в 1949 году роман «1984» Джорджа Оруэлла, снабженный сносками и лингвистическим приложением «Принципы новояза» на четыре тысячи слов.

Одна из самых больших странностей «Властелина колец», таким образом, заключается в том, что после прочтения книги выясняется, что она не кончилась. А ведь за полвека после смерти Толкина было издано еще двадцать томов его текстов о Средиземье!

Напрашивается вывод, что Толкин занимался экспериментальной литературой, но не в традиции сатирических, шутливых (и даже «постмодерновых») игр с текстом, как у писателей и поэтов вроде Франсуа Рабле, Александра Поупа, Лоренса Стерна и Томаса Карлейля, а позже и Жоржа Перека. Скорее, паратексты, которые вдобавок часто снабжены сносками, являются определяющим элементом его жанра «поддельной» истории. Это художественная проза, написанная как переведенный, отредактированный и аннотированный исторический текст: в первом предисловии Толкин заявляет, что его роль сводилась «к переводу и подбору рассказов из „Алой книги“».

Сэмюэл Ричардсон представил свой эпистолярный роман «Кларисса» (1747–1749) как подлинную переписку длиной почти в миллион слов, а себя лишь редактором, хотя на самом деле это книга о современных автору манерах и правилах поведения в обществе. Произведение Толкина, в отличие от «Клариссы», — эпос о Волшебной стране.

◆

Пройдет более десяти лет после первой публикации, и в переписанном предисловии Толкин более откровенно признает авторство, хотя, как и в случае с «Хоббитом», все равно постарается окутать книгу пеленой тайны. В первом абзаце он теперь утверждает, что писательский интерес к истории «древних дней» был связан «преимущественно с лингвистикой и работа была начата ради того, чтобы создать необходимый „исторический фон“ для эльфийских языков». Учитывая, что во «Властелине колец» эльфы играют довольно маргинальную роль, такое заявление совершенно дезориентирует. Но и впоследствии Толкин раз за разом уверял, что роман в трех томах был для него «во многом эссе о „лингвистической эстетике“» и