Разочарование пронизало ее. Непонятно, о чем она думала, когда просила такое? Один поцелуй и ничего больше? Один поцелуй, и это когда она знала, что тоже хочет гораздо большего? Она…

– Не знаю, – резко бросил Дэниел.

Энн снова смотрела в его лицо. Он по-прежнему пристально наблюдал за ней с таким видом, словно она может стать его спасением. Царапины и синяки все еще не зажили, глаз по-прежнему оставался сине-черным, но в этот момент граф казался ей самым красивым мужчиной на свете.

– Не думаю, что одного раза будет достаточно, – продолжил он.

Его слова волновали. Какая женщина не захочет, чтобы ее так сильно желали!

Но часть ее, разумная и рассудительная, сознавала, что Энн ступила на опасный путь. Она уже сделала это раньше. Позволила себе влюбиться в человека, который никогда на ней не женится. Разница в том, что на этот раз она все понимала. Лорд Уинстед был граф, правда, опозоривший себя. Но все же граф, и с его внешностью и обаянием недолог тот час, когда общество откроет ему свои объятия.

А она… кто? Гувернантка? Фальшивая гувернантка, история жизни которой началась в 1816 году, когда она сошла на берег с парома, перепуганная, изнемогавшая от морской болезни, и ступила на каменистую почву острова Мэн.

В тот день родилась Энн Уинтер. А Аннелиза Шоукросс… она исчезла. Растаяла, как океанская пена.

Но какая разница, кто она? Энн Уинтер… Аннелиза Шоукросс… Ни одна из них не была достойной партией для Дэниела Смайт-Смита, графа Уинстеда, виконта Стритермора и барона Тачтона-оф-Стоука.

У него больше имен, чем у нее! Почти забавно…

Но не совсем. Его имена были подлинными. И он может сохранить их все. Они – знак его положения, и именно из-за них она не должна ожидать его поцелуя.

Но все же она хотела этого. Хотела целовать его, почувствовать силу объятий, потеряться в них, потеряться в самой окружавшей их ночи. Темной и таинственной, полной обещаний…

Что в ней такого, в этой ночи?

Граф потянулся к Энн, взял ее за руку, и она позволила. Сжал ее пальцы своими, и, хотя не потянул к себе, она ощутила это притяжение, горячее и пульсирующее, манившее ближе. Ее тело знало, что делать. Знало, чего хочет.

Было бы так легко отрицать этот порыв, если бы не сердце, желавшее того же.

– Я не могу обещать этого, – мягко сказал Уинстед. – Но скажу вам вот что: даже если я не поцелую вас сейчас, если повернусь и уйду ужинать, сделав вид, будто ничего не случилось, не могу обещать, что никогда не поцелую вас снова.

Он поднес ее руку к губам. Энн сняла перчатки в экипаже, и голую кожу кололо в тех местах, где его губы касались ее, а сама Энн томилась желанием.

Она задохнулась, не зная, что сказать.

– Я могу поцеловать вас прямо сейчас, без всяких обещаний. Или мы можем ничего не делать, тоже без всяких обещаний. Все зависит от вас.

Если бы он говорил чересчур самоуверенно, она нашла бы в себе силы отстраниться. Будь он назойлив, слишком настойчив, если бы что-то в его тоне говорило об обольщении, все было бы по-другому.

Но он не угрожал. Даже не обещал. Он просто говорил правду. И давал ей право выбора.

Энн набрала в грудь воздуха. Снова подняла лицо к нему. И прошептала:

– Поцелуйте меня.

Завтра она пожалеет об этом. А может, и нет. Но сейчас ей было все равно. Пространство между ними растаяло, и его руки, такие сильные и надежные, обвились вокруг нее. Когда его губы коснулись ее губ, ей показалось, что она услышала свое имя.

– Энн…

Это был вздох. Мольба. Благословение.

Энн, не колеблясь, протянула руку, и ее пальцы утонули в его темных волосах. Теперь, когда она сделала это, попросила поцеловать ее, она хотела всего. Хотела снова обрести контроль над своей жизнью… или, по крайней мере, над этим моментом.

– Назови меня по имени, – пробормотал граф, скользя губами по ее щеке к мочке уха. Его дыхание грело ее, впитывалось в кожу, как бальзам.

Но Энн не могла. Это слишком интимно. Почему? Она не имела понятия, поскольку уже была потрясена звуком своего имени на его губах, к тому же была в его объятиях и отчаянно хотела, чтобы этот момент длился вечно. Но пока не была готова назвать его Дэниелом.

Энн тихо вздохнула, а может, и застонала, и позволила себе чуть сильнее прижаться к нему. Его тело было теплым, а ее – жарким… настолько, что она подумала, что вот-вот загорится.

Его руки скользнули по ее спине: одна – замерла на пояснице, другая – сжала ягодицу. Энн почувствовала, как граф прижал ее к твердому доказательству его потребности в ней. И хотя она понимала, что должна быть шокирована, или по крайней мере сознавала, что не должна быть с ним, могла только трепетать от восторга.

Как чудесно быть такой желанной!

И граф желал ее, именно ее, а не какую-нибудь хорошенькую гувернантку, которую можно зажать в углу и облапать. Не компаньонку некой леди, чей племянник считал, что ей следует быть благодарной за знаки внимания.

Даже не молодую леди, легкую добычу для любого ловеласа.

Лорд Уинстед хотел ее. Хотел раньше, чем узнал, кто она. А ведь она могла оказаться дочерью герцога, на которой он был бы обязан жениться только потому, что они оказались одни в темном коридоре. И узнав, кто она, он все еще хотел ее. И вряд ли потому, что пытался воспользоваться ее положением.

Но все-таки здравый смысл взял верх – а может, это просто реальность вторглась в сказку, – и Энн вынудила себя оторваться от него.

– Вам нужно возвращаться, – напомнила она, жалея, что голос не звучит более твердо. – Вас будут ждать.

Уинстед кивнул, хотя взгляд был немного диким, словно он никак не мог понять, что с ним происходит.

Энн понимала его. Потому что чувствовала то же самое.

– Оставайтесь здесь, – велел он. – Я пришлю горничную, пусть покажет вашу комнату.

Она тоже кивнула, наблюдая, как он идет по галерее, вовсе не обычной решительной походкой.

– Но это, – предупредил граф, поворачиваясь и вытягивая руку, – это еще не конец. И голосом, полным желания и одновременно недоумения, добавил: – Это никогда не закончится.

На этот раз Энн не кивнула. Кто-то из них должен быть благоразумным. Единственный выход из их положения – порвать все разом.

Об английской погоде можно сказать мало хорошего, но когда светит солнце и веет легкий ветерок, нет на свете места лучше. Особенно по утрам, когда небо окрашено розовым и капли росы на траве сверкают брильянтиками.

Дэниел в прекрасном настроении спустился к завтраку. Утреннее солнце струилось в окна, заливая дом небесным светом, божественный аромат бекона щекотал ноздри. И… не то чтобы у него были какие-то низменные мотивы, но накануне вечером он предложил Элизабет и Френсис завтракать вместе с семьей, а не у себя в детской. Глупо оставлять их в детской по утрам – это лишняя работа для слуг, и он, конечно, не хотел лишиться общества кузин. Дэниел только что вернулся в страну после трехлетнего отсутствия. Настало время, как он выразился, побыть с семьей, особенно с младшими кузинами, которые так изменились за это время.