Союзники погнали скиритов на другую сторону сухого русла, под защиту спартанцев, в лагерь, где находились старики и обоз. Они порубили всех и сожгли всё, что попало им под руку.

Воину следует сопротивляться тому хаосу, который в предвкушении близкой победы лишает его самообладания. Я нашёл брата и поехал рядом с ним. Наши собственные лучники обстреляли нас, а дружественная кавалерия пускала в нас стрелы просто от бурной радости при виде столь удачных мишеней.

— Мы должны пробраться туда! — крикнул Лион, имея в виду левый фланг, где сражались афиняне. Мы собрали вокруг себя всадников, сколько могли, и поспешили к своим.

Нашему движению мешали ряды укрытий. Лёгкие войска перемещались стремительно, как саранча. Поле задыхалось в дыму и пыли. Поднявшись на холм, мы ожидали увидеть битву между центральными позициями обеих армий. Но вместо этого перед нами предстало пустое место, усеянное ранеными из Мантинеи и Аргоса. Мы перевели взгляд направо, ожидая увидеть отходящих спартанцев. Никого.

Слева на расстоянии полумили можно было заметить последние ряды Корпуса Равных, Агиса и семь отборных спартанских частей. Они гнали аргивян, как собаки гонят овец. Безукоризненный порядок движения спартанцев внушал ужас. Не безумно, не стремительно, как другие армии в порыве близкой победы, но сохраняя полную дисциплину, упорно, неумолимо. Как стебли злаков покоряются косе, так наши союзники падали под натиском спартанцев. Их центр, победивший по всей длине, находился в полумиле.

Рядом я услышал крик. Один из всадников рухнул на землю. Возле самого уха просвистели камни, пущенные из пращей. Вражеские лучники — не группами, а врассыпную — напали на нас с тыла. Мы бросились бежать, но лошадь моя опять заартачилась. Лион поспешил мне на помощь. Мы видели, как к нам несётся толпа взрослых и мальчишек, их снаряды и стрелы проносились мимо нас со звуком разрываемой ткани.

Мы достигли рва. Выбираясь из него, моя лошадь скатилась обратно. Я упал лицом вниз, лошадь — на меня. Мой брат успешно преодолел эту преграду и помчался вперёд. С края рва враги обрушили на меня дротики и камни. К моему удивлению, моя лошадь вернулась. Это была боевая лошадка! Я с трудом забрался на её спину. Там было больше ссадин, чем на моей. Но отвесная насыпь погубила нас. Трое мальчишек прыгнули в ров. У них были пращи, но слишком близкое расстояние не позволяло метнуть в нас камни. Вместо этого они набросились на меня, а потом отступили, выкрикивая богохульства и стараясь перерезать у лошади сухожилия. Редко мне доводилось испытывать ужас, сопоставимый с тем, что охватил меня, когда я глядел в мальчишечьи глаза и видел в них жажду моей крови.

Вдруг, как гром среди ясного неба, возник мой брат и с ним ещё несколько всадников. Лошадь одним махом выскочила из рва.

— Это ты должен ехать верхом на лошади, а не наоборот! — громко крикнул Лион, когда мы что есть духу пустились прочь.

Афиняне и наша кавалерия с Алкивиадом находились на дальнем левом конце поля. Нам следовало добраться до них, чтобы хотя бы умереть среди своих. Но земля, словно засеянная зубами дракона, извергала из своих недр всё новых и новых стрелков. Мы были лёгкой добычей для них. Будь я проклят, если когда-нибудь снова сяду на лошадь! Внезапно спартанцы повернули назад и двинулись в обратном порядке. Произошёл один из тех невероятных случаев, что бывают на войне. Противник перестал преследовать аргивян и орнийцев и пришёл на помощь своим обращённым в бегство соотечественникам на левом фланге. Это спасло нас от пращников, которые бросились вслед за нами. Массы спартанцев пронеслись мимо нас, преграждая путь нашим преследователям. Корпус Равных — тяжёлые пехотинцы. Мы, конные, были для них недосягаемы. Они прошли достаточно близко, чтобы можно было рассмотреть флаги их соединений и увидеть их глаза.

Слева афиняне были разбиты наголову. Пехота давно бежала, оставив кавалерию скакать по опустевшему полю, чтобы защитить раненых. Я увидел лошадь Алкивиада — мёртвую, в грязи, а дальше, в канаве, его шлем.

Я вдруг ясно осознал, что наш народ не переживёт его потери. Вероятно, моё отчаяние было вызвано усталостью. Конечно, я был страшно голоден. Руки обессилели оттого, что весь день я судорожно цеплялся за гриву этого дикого зверя, а ноги тряслись, утомившись сжимать бока норовистой кобылы. Меня охватило то ясное осознание происходящего, какое наступает при полной потере сил. Я отчётливо понял, что страх за нашего командира совершенно оправдан.

Я должен его найти. Я должен спасти его. Я ездил по полю в поисках Алкивиада.

Найти его я не сумел. Только в лагере, когда наступившая ночь наконец прервала битву, он появился сам, в доспехах пехотинца, которые, очевидно, снял с убитого в середине боя и в которых сражался весь день. Не снимая их, он принялся расхаживать среди солдат Аргоса и союзников, со щитом на плече, весь в пятнах запёкшейся крови, с глазами как ярко горящие свечи.

При поражении узнаешь, кто твои друзья и для кого ты считаешься другом. Далеко за полночь оруженосец позвал моего брата и меня в его палатку. Были приглашены только самые близкие — его двоюродный брат Эвриптолем, Мантитей, Антиох-лоцман, Диотим, Адимант, Фрасибул и ещё дюжина других. Это была самая великая честь, оказанная брату и мне за всю нашу жизнь, и мы понимали это.

То было очень печальное совещание. Какие уроки можно извлечь из катастрофы? Мы словно разрезали на кусочки тощего гуся и делали вид, что хотим есть.

Поражение стало погребальной песнью коалиции, которую сколотил Алкивиад. Мантинея и Элида опять подпадут под власть Спарты, как и Патры, чьи Длинные стены будут снесены. Орхомян тоже удержать не удастся. Эпидавр и Сикион будут притеснять ещё сильнее. Спартанцы добьются изгнания последних демократов или казнят их; в качестве заложников они возьмут детей из всех подозрительных семей. В Аргосе демократия падёт. Это лишь вопрос времени. Скоро Аргос также засунут в спартанский мешок.

За весь вечер Алкивиад не проронил ни слова, позволяя Эвриптолему говорить от своего имени. Он часто так поступал. У обоих братьев был одинаковый склад ума. Эвро убеждал своего родственника на рассвете отправиться в Афины. Весть о поражении разлетится быстро, и Алкивиаду надлежит быть дома, чтобы с честью выдержать всё и поддержать тех, кто остался ему верен.

Алкивиад отказывался покинуть Мантинею. Он должен подобрать тела убитых.

— Ничего не поделаешь, кузен, прилив не остановишь, — объяснил он.

В ту ночь никто не спал. До рассвета сформировались поисковые группы. Мулы, ослы, даже кавалерийские лошади были оснащены салазками из шестов, которые называли «пекарские доски». Были задействованы интендантские повозки, снабжённые носилками. Люди взяли плащи и одеяла, на которых можно было нести тела. Спартанцы прислали жрецов Аполлона, чтобы освятить поле и дать официальное разрешение нам забрать своих убитых. Своих они уже забрали.

При первых лучах солнца был пропет гимн Деметре и Коре. Алкивиад облачился в сандалии и белый хитон, без всяких знаков различия. Он был серьёзен, но подавленным не выглядел. Он молча поднимал убитых, трудясь наравне с оруженосцами и даже рабами.