— Поехали вон туда, — брат показал в сторону равнины. — Узнаем, что происходит!

Я уже говорил, что я плохой наездник. Более того, моя кобыла оказалась строптивой. Когда я захотел ударить её пятками, чтобы быстрее пробраться сквозь эти беспорядочно движущиеся массы, она стала взбрыкивать. Как я упоминал, наша часть стояла лагерем на территории грушевого сада. Ветви деревьев вполне способны были раскроить тебе череп. А ещё — лес поднятых копий. Кобыла несла меня прямо на них. Я впился в её бока коленями, вцепился пальцами в гриву. Наконец животное вынесло меня вперёд.

Теперь из леса показались первые колонны противника. Позднее мы узнали, что спартанцы были поражены, когда, выйдя из чащи, внезапно увидели перед собой сплочённую армию. Но их дисциплина была безупречной. Получив приказ, они молниеносно перестроились из походной колонны в боевую линию.

Я повернул назад, к своим, к поместью некоего Эвктемона, хозяина земли, на которой располагались объединённые армии. Спартанцы обходили нас слева и справа. Два корпуса выступили на расстоянии в полмили друг от друга. Боги, что это было за месиво!

Из леса продолжали выходить войска. Впоследствии нам стал известен масштаб проведённой спартанцами мобилизации. Они осознали угрозу, исходящую от Алкивиада, и отнеслись к ней настолько серьёзно, что поставили под копьё семь из восьми возрастных групп. Восемь тысяч спартанцев под предводительством обоих царей, Агиса и Плистоанакта, с полным Корпусом Равных и четырьмя из пяти эфоров, которые присутствовали в качестве консультантов. Они задействовали силы семидесяти спартанских городов — двадцать тысяч тяжёлых пехотинцев, вынужденных «следовать за спартанцами повсюду, куда они поведут»; армию Тегеи, защищающую свою землю; аркадских союзников — Гереи и Меналии. И ещё освобождённых илотов — brasidioi и новых граждан neodamodeis.

Против них выступали агривяне, мантинейцы и союзники из числа оппозиции. Это было самое мощное в истории противостояние греков против греков.

Теперь я увидел Алкивиада. Даже на расстоянии его можно было узнать по стремительности, с которой он мчался на коне по полю будущего боя.

Наконец показался центр союзников. Алкивиад и другие офицеры спешили присоединиться к тем командирам, что ушли далеко вперёд.

И вот лес изверг всех. Нас разделяли полторы тысячи ярдов. На равнине между армиями, как всегда перед боем, показались мальчишки, пешие и на лошадках, и даже девочки. Они веселили войска. На них таращили глаза. Некоторые, захваченные моментом, ринутся на поле боя и погибнут, другие станут героями, заменив павших, но многие замешкаются, чтобы потом заняться мародёрством. Слышался вой собак. Дикие своры и домашние псы чуяли предстоящее сражение. Ничто не могло изгнать их с поля боя, разве что смерть.

Я помчался к командирам. Было видно, что они спокойно глядят на приближение противника.

— Пусть это будет сейчас! — воскликнул Алкивиад, перекрывая грохот. — Пусть это будет сейчас!

Вражеские лучники выступили вперёд. Лион медленно ехал рядом со мной. Первые камни, пущенные из пращей, выдирали дёрн у нас под ногами. Через некоторое время камни полетели в нас, как град. Я всё не мог добраться до командиров, спешащих к своим подразделениям. Мой брат прокричал, что нам сейчас стоит сражаться конными. Тут подоспели наши пращники и копьеносцы, а за ними — тяжёлая пехота, аргивяне, мантинейцы и афиняне, орнейцы, клеонийцы и наёмники из Аркадии. Равнина дрожала от их топота. Они запели пэан, гимн Кастору. Их дорические родственники, спартанцы, тотчас подхватили песнь.

С правой стороны поля пролегало сухое русло. Там были виноградники, выжженные противником ещё раньше. По другую сторону от разрушенных стен выступали спартанские sciritae, воины из лаконской области Скиритида, восемьдесят щитов в ширину и восемь в глубину. Их почётное место всегда слева. Рядом теснились ещё тысяча шестьсот алых плащей — они сражались во Фракии под предводительством Брасида. Они и «новые граждане», ещё двести щитов с буквой «лямбда» — знаком Лакедемона.

Справа шёл Корпус Равных. Строй их был безупречен, снаряжение великолепно. Всякий другой народ Греции идёт в бой под звук трубы. Только спартанцы используют волынки. Сейчас эти музыкальные инструменты издавали то ритмичное завывание, от которого леденеет кровь. Царь Агис ступал в центре, окружённый тремястами всадниками. Все семь отрядов шагали в алом, со щитами как на марше, держа копья в строго вертикальном положении.

Послышался боевой клич, призывающий к сражению. Ритм музыки ускорился, все как один запели гимн Нике — Победе. Всё войско, держа щиты сплочёнными, развернулось по равнине. Я вцепился в гриву своей кобылы и что было сил ударил её пятками.

Вперёд выдвинулась линия с «лямбдой» на щитах. Мантинейцы, которым предстояло схватиться с ними, словно обезумели. Страх заставлял их кричать и бить в щиты. Напрасно их командиры старались восстановить порядок. Четыреста ярдов разделяли теперь пехоту противников. Линия союзников оставалась справа, как всегда, поскольку каждый старается укрыться за щитом соседа, так что наше крыло перекрывало спартанцев на восьмую часть линии. По их рядам пронёсся приказ, который подхватили волынки. Скириты начали развёртываться веером, чтобы встретить наступавших мантинейцев. Между ними и соседними отрядами образовалась брешь. Что-то пошло не так. Очевидно, не было резервов, чтобы заполнить эту брешь. Командиры скиритов, сознавая свою уязвимость, приказали отойти вправо. Но слишком поздно. Оставалась всего сотня ярдов. Копья опущены для атаки. С воинственным криком мантинейцы сомкнули ряды и напали на спартанцы.

Во время той долгой и горькой войны я повидал немало мгновений концентрированной ярости, но немногие превзошли тот, когда корпус Мантинеи, сражавшийся за свой дом против захватчика, хозяйничавшего там уже несколько столетий, обрушился на своего кровного врага. В это время на изолированном левом фланге скириты и илоты сплотились плечом к плечу, словно в землю вросли, чтобы сдержать натиск.

Мой брат и я находились на самом краю справа, вместе с кавалерией и тяжёлой пехотой Мантинеи, охватившей врага с фланга. Прочие спартанцы были отрезаны с обеих сторон: справа — брешью между ними и Корпусом Равных, а слева — окружившими их мантинейцами. Это позиция, которой любая сражающаяся сторона страшится больше всего, — котёл.

Пращники и копьеносцы обеих сторон ринулись в бреши между тяжёлыми пехотинцами, атакуя друг друга и сгрудившуюся пехоту. Копьеносцы были так близки к месту сражения, что бросали копья через плечи своих товарищей прямо в лица противника. Но и сами получали в ответ то же самое. Тучи копий взлетали вверх, описывали дугу и исчезали в облаках пыли. Тяжёлая пехота Мантинеи промчалась мимо Лиона и меня, как триремы на море при выполнении манёвра под названием «прорыв». Они наносили спартанцам удар и быстро откатывали назад, чтобы охватить линию противника с фланга и сзади. Неприятель перед лицом вдвое превосходящего противника сопротивлялся с удивительной храбростью. Но масса мантинейцев, десять тысяч против пяти, подавила спартанцев, и те попятились. Стрелы дождём летели в их смешавшиеся ряды, а тяжёлая пехота Мантинеи с грохотом пробивала оборону врага глубиной в тридцать-сорок человек. Мантинейцы, так долго испытывавшие благоговейный ужас перед владыками Пелопоннеса, на миг представили себе полное поражение Спарты. Поднялся оглушительный ликующий вопль. В тот миг казалось, ничто не сможет их остановить.