— Ты смотри, какой он проницательный… — протянула Горгона. — А скажи, Бирюк, если ты такой умный и логичный, то чего бы мне тебя прямо сейчас не грохнуть?

— Да потому что надежда помирает последней. И если вас припечет, то отправите партию самоубийц в Иркуем. А кто покажет вам дорогу, если не я?

— То есть туда ты ехать готов?

Бирюк кивнул.

— Особенно, если ты мне скажешь — кто вам дал мою медкарту, по данным которой вы меня тут кормили всяким дерьмом, чтобы я не порвал вас всех на десять тысяч маленьких Горгонушек с присными.

Горгона наклонилась вперед.

— А ни до хрена ли ты хочешь, чистильщик? Не занесло ли тебя, мой дорогой Бирюк, не слишком ли ты возомнил себя пупом земли и не стоит ли поставить, наконец, главную точку в твоей жизни?

Ствол оказался в её руках быстро, неуловимо темнея матовым покрытием и, ту же, выстрелил. Он даже успел заметить вспышку, вырастающую с дульного среза.

--

Вертихвост умел убивать всем, что подвернется под руку, вернее, под руки. Левой он работал как её сестрой, очень легко проходя любую защиту. Доцент как-то рассказал Мэдмаксу, что таких людей в медицине было принято называть амбидекстерами. Ну, а любители повыпендриваться, таких рядом с умеющими воевать всегда много, так вот, любители повыпендриваться, частенько употребляющие всякие громкие «путь воина», «воин по праву рождения», гордо брякали о таких, как Вертихвост:

— Обоерукие!

Прямо ух, да…

Но Мэдмакс относился к таким людям спокойно. Он сам был амбидекстером. Рпасался он только одного — что сломается, как это бывало, когда жил на Заводе, а Вертихвост, падла, был его учителем.

— Братишка, — Белый приобнял его рукой, сказал на ухо, чтобы никто не услышал. — Прошлое — недобитый тигр, всегда готово убить нас не вовремя. Убей прошлое, брат, освободи себя. Я в тебя верю.

Остальные, стоя у машины, по очереди кивнули, совершенно точно переживая. Рэд с Бесом и Ежом, торча в разных точках площади, уже держали стволы наготове. И правильно делали.

Мэдмакс обвел глазами заводских, все гуще заполняющих площадь. Ради такого зрелища, как бой бывшего гвардейца Маслёнки со своим же учителем, хозяйка даже не стала гнать всех на работы. Да и бой ожидался коротким, Вертихвост все двадцать лет жизни Завода оставался непобежденным.

Ему, Мэдмаксу, некоторые радовались, он видел глаза, наблюдал кулаки, прижатые к сердцу. Многие помнили его кулаки, щедро раздававшие, когда требовалось, удары, затрещины и оплеухи. Но Мэдмакс даже тогда старался быть справедливым, воспитанные здесь и видевший Завод изнутри с самого детства.

Также, как видела Сойка. Она даже не была ему родной, если уж разбираться, оказалась подобрана в один день и росла рядом, не годясь в прислугу или мастеровые. Сойка больше жизни любила схватки, сходиться с противником лицом к лицу, добилась места среди безопасников и…

И Вертихвост убил её, когда та отказала делить с ним постель. Знал о том только Мэдмакс, ему, брату не по крови, а волей случая, Сойка рассказала все сразу. Он даже пытался говорить с Вертихвостом, объяснить, приструнить… Когда Вертихвост одной темной ночью сломал её ребра, вогнав острые куски в легкие и сердце, Мэдмакс, бывший тогда Псом, валялся в лазарете со сломанной рукой и едва пришел в себя после взбучки, устроенной мастером. Он даже боялся, что после сотрясения потеряет нормальное зрение. Но вышло потерять единственного любимого человека, все понимающую душу и смысл в жизни, что не подозревал.

— Стоит, думает чего-то, — скалился Вертихвост, поигрывая ножом, куда больше смахивающим на кинжал. — Иди сюда, родной, сейчас окончательно решим наши спорные вопросы.

Спорные вопросы…

Мэдмакс кивнул ему, но пока еще стоял, не входил в круг, окруженный колышущимся и гомонящим людом Завода. Солнце выбралось из-за тучек, вроде скрывших жар и палево на какое-то время, дотянулось вниз, обжигающе поцеловав всех и каждого.

Спорным стала смерть Сойки, списали на дурость девки, решившей ночью побродить по цехам и наливной платформе. Мол, пьяная была, споткнулась на мазутной луже, упала в недавно вырытый котлован и не убереглась.

Мэдмакс мог бы поверить… Если бы своими глазами как-то не видел, как Вертихвост коленом крушит ребра, вгоняет их, разбитые, внутрь хрипящей жертвы. Быстро, жестко, бесконечно безжалостно и очень умело. О, да, Вертихвост это умел, держа в страхе всю округу на несколько десятков, если не сотен, верст. Себя держать в руках он и не подумал, отказавшая сестренка умирала долго, лежа в котловане с замотанным ртом. Он не добил ее, сломав ключицу ударом, крушащим и загоняющим ту к сердцу.

Мэдмакс понял все по словам фельдшера Редьки, прячущего глаза, но не сумевшего отказать в просьбе и рассказавшего о своем осмотре её тела. А Мэдмакс даже не смог тогда попрощаться, ведь Сойку отправили в костер сразу, чтобы не оставалось поводов для домыслов с ненужными мыслями.

Только ему хватило и слов медика, собственной памяти и знания умений бывшего учителя.

— Эй, ты в штаны наложил? — весело поинтересовался Вертихвост. — Идешь помирать, что ли?

Народ гомонил, кто-то плевался, кто-то громко и специально устроил ставки. На Мэдмакса поставила Рэд, на него же поставил ранее не виденный заводской. Он не удивился, ни тому, что не видел, лет то прошло, ни тому, что поставил, Вертихвост кого хочешь задолбает.

Он шагнул на уже нагревшийся песок, чуя его жар даже через подошвы. Прошло больше пяти лет, Мэдмакс уходил отсюда тайно, озлобленным щенком, а вернулся… каким он вернулся, сейчас и поймет. Сам поймет, это куда важнее оценок со стороны и остального.

— Наконец-то, — Вертихвост перекинул нож из руки в руку, закрутил, стараясь заранее сбить с толку, запутать и ошибиться. — Иди сюда, Пёс.

Мэдмакс пошел, только не так, как ждалось бывшему учителю. Не напрямую, стараясь зацепиться сразу и получить залог своей победы. Мэдмакс пошел чуть вбок, закладывая кривую петлю, намеренно выходя на правую, чуть более сильную, руку.

Треп, споры и остальное смолкли. На песке остались лишь двое, желающие выпустить кровь друг другу. Признанный мастер против своего подмастерья, ушедшего до экзамена.

Вертихвост не купился, двинулся таким же макаром, стараясь добраться ближе и навязать свой любимый бой накоротке. Нож перепрыгнул в правую руку, левая сжатая в кулак, впереди. Старый паук, сжавшись в пружину, шел за своим щенком.

Тесак Макса, чуть длиннее, с плоской спинкой сверху, там же заточенный на треть, чуть двигался. Чистильщик не верил в свое мнимое превосходство, рубануть себя Вертихвост не даст, прозвище не на пустом месте взялось. Старый или нет, а двигается он все также — мягко и опасно, как степной кот.

Они сошлись один раз, проверяя друг друга. Клинки скрежетнули, нож сделал обманный выпад, попался тесаку и плавно отскочил назад.