между нами пространство комнаты. Это кажется преднамеренным, как будто мы оба опасаемся друг друга, хотя я не могу представить, по какой причине он должен опасаться меня.

— Пожалуйста, начинай. — Я тыкаю пальцем в сэндвич, который он мне заказал: курица-гриль, авокадо с горчичной заправкой на каком-то мягком хлебе, а рядом горка картофеля фри с лимонным трюфелем. Он выглядят хрустящим, сыр к нему прилипает, и еда пахнет потрясающе, но одного упоминания о Грише достаточно, чтобы лишить меня аппетита.

— Я не могу рассказать тебе всех подробностей, — говорит Левин. — Я уверен, ты понимаешь.

— Дай мне столько, сколько сможешь. — Я откусываю кусочек от жареной картошки, соль и цитрусовые рассыпаются по моему языку, она такая вкусная, что хочется заплакать. Но я слишком встревожена, чтобы даже по-настоящему заметить, как учащается мой пульс в горле.

— Ты ищешь финансовые отчеты, прислушиваешься, не упоминает ли он картель, торговлю наркотиками или прикрытие для получения значительных сумм денег. — Левин делает паузу, откусывая от сэндвича со стейком, который он заказал, и я смотрю на него, картошка, которую я только что взяла, падает обратно на мою тарелку.

— Картель? Как в Мексике? Мексиканские картели? — Меня слегка подташнивает. — Ты, должно быть, шутишь, они… это действительно опасно, Левин.

— Я знаю, — сухо говорит он. — Я работал с ними раньше и в прошлом сталкивался с другими, а также с некоторыми южноамериканскими бандами. — Он поворачивает руку так, что я вижу длинный шрам, идущий вдоль его предплечья, с узловатой рубцовой тканью, фиолетового цвета на фоне кожи. — Сувенир от особо обидчивого человека из Сальвадора.

Я с трудом сглатываю, но во рту у меня так пересохло, что нет ничего, кроме судорог в горле. До меня только в эту секунду дошло, насколько плохо, насколько опасно это может быть на самом деле. Я выросла в стране, где иногда пропадают люди, где у правительства есть агенты, которые охотятся, пытают и убивают шпионов и диссидентов, где слишком громко высказанные мнения могут быть опасны. Но я никогда не была одной из таких людей. Я росла тихо, сначала со своими родителями, а затем с моей бабушкой, после их смерти, и учусь в аспирантуре по археологии.

— Для меня это ненормально, — выпаливаю я. — Я не активист, не протестующий и не тот, у кого громкое мнение. Я держу его при себе. Я та, кто изо всех сил старается держаться подальше от опасности, а не идти навстречу ей. Это не так, я не могу...

— Ты можешь, Лидия, потому что должна, — прямо говорит Левин. — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы обезопасить тебя. Все, что ты делаешь, это продолжаешь притворяться настоящими отношениями с Гришей, делай вид, что ты любишь его, что ты прощаешь его, что ты хочешь быть с ним, а пока делаешь это, слушаешь и смотришь столько, сколько сможешь. Ты сможешь это сделать, я знаю, что сможешь. — Он ободряюще улыбается мне, но это не сильно помогает подавить тошноту в моем желудке. — Я ставил женщин менее сообразительных, чем ты, на подобные задания. С тобой все будет в порядке, Лидия.

— Я не знаю. — Я прикусываю нижнюю губу. Я хочу убежать. Я хочу сбежать. Картели, наркотики, банды, отмывание денег, все это звучит так далеко от всего, с чем я когда-либо представляла себя соприкасающейся. Но по выражению лица Левина я знаю, что выхода нет. Мы зашли слишком далеко, и к слову – выхода вообще никогда не было.

— Сделай звонок. — Левин кивает на черный одноразовый телефон на тумбочке рядом со мной. — Позвони Грише и назначь свидание.

Я судорожно сглатываю. Я чувствую себя прикованной к месту, как будто не могу пошевелиться.

— Лидия. Сейчас. Поставь на громкую связь.

Что-то в голосе Левина, командные нотки в его тоне растопляют мою кровь, превращая ее из ледяной в теплую и снова бьющуюся. Я чувствую, что краснею, по коже пробегает покалывание при звуке его приказов, почти как вчера, когда он прижал меня к двери.

Я медленно тянусь к телефону хотя бы для того, чтобы было чем заняться, кроме как думать об этом, о той единственной вещи, которую я знаю больше, чем все, что мне не следует вспоминать.

Я набираю номер Гриши, желая с каждой проходящей секундой, с каждым звонком повесить трубку.

— Алло?  — Его голос, плавный и с элегантным акцентом, доносится на линии.

— Привет. Гм…Гриша. Это Лидия. Я…

— Лидия? — Он звучит удивленным, но не расстроенным. — Это не твой номер.

— У меня новый телефон. Я... я уронила свой вчера, выходя из поезда. Я была слишком расстроена, слишком спешила. Они не смогли перенести мой номер, так что теперь это мой номер.

— Мне жаль это слышать. — На линии наступает минута молчания. — Почему ты звонишь? Если это по поводу твоих вещей, их отправят тебе обратно сегодня, мой помощник…

— Нет, дело не в этом. — Я делаю глубокий вдох, сжимая телефон так сильно, что чувствую, как белеют костяшки пальцев. Я не хочу говорить это вслух, не хочу делать этот шаг, но я должна. У меня отняли весь выбор, и теперь есть только один путь вперед. — Я хотела поговорить с тобой. То, что произошло вчера утром, я была потрясена, Гриша. И ранена. Но я думаю, что поступила опрометчиво…

— Я должен был сказать тебе. — Его голос звучит почти извиняющимся тоном, и хотя я знаю, что лучше ему не верить, даже сейчас трудно не верить. — Прости, Лидия. Я боялся, что если ты узнаешь правду, то бросишь меня. Я никогда не хотел быть изменщиком. Я не считал себя человеком, который обманывает. Но мой брак так долго был холодным и без любви, и когда я встретил тебя, ты пленила меня. Я не мог оторваться от тебя.

У меня сводит живот от этого. В этом нет ничего нового, те же реплики, которые каждый неверный мужчина произносит своей любовнице. Я отказываюсь быть настолько слабой, чтобы поверить в это, позволить этому снова заставить меня что-то чувствовать к Грише. Я поднимаю взгляд на Левина, пока Гриша говорит, и он так откровенно закатывает глаза, что мне приходится зажать рот рукой, чтобы удержаться от смеха.

— Я… поэтому я позвонила тебе. — Я облизываю пересохшие губы. — Это был такой шок, Гриша. Жаль, что ты не сказал мне раньше, чтобы я могла подготовиться. Так что ты мог