виднее, – пожал плечами Коган, двигая турку на раскаленном песке, не давая кофе в ней закипеть и вылезти пенной шапкой наружу.

– Слушайте! – Штанге ощутил озарение. – Орестис, а может, вы и не Орестис? Может быть, вы еврей? Мойша какой-нибудь! А я думаю, что это за типаж такой знакомый!

– Вчера кофе был невкусный, господин майор? – вежливо спросил Коган. – Так я его готовлю всегда одинаково.

– Одинаково? – Штанге вздохнул и снова подпер голову кулаком. – Нельзя ничего делать одинаково, мой друг. Вы неизбежно погрязнете в рутине, будете все делать монотонно, без души. А приготовление кофе, как и любое другое занятие, требует вдохновения, полета фантазии, подъема настроения. Только вдохновение и никакой рутины!

Коган скромно улыбнулся и промолчал, старательно орудуя туркой. Что-то в поведении Штанге сегодня было странное. Нервный он какой-то, раздраженный, а может, просто играет? Тоже, кстати, неплохой способ вызвать на откровение подозреваемого. Сначала ссылка на хандру, потом на общее недовольство, потом несогласие с системой, а потом и вызов на откровенный разговор. Правда, Коган, как бывший следователь особого отдела НКВД, хорошо понимал, что подобные приемы действуют исключительно на рядового обывателя – на домохозяек и престарелых профессоров, от которых ты хочешь получить компромат на коллег и соседей по дому. Так, не способ, а мелкая провокация. Если же перед тобой враг, если ты столкнулся с человеком, которого не так-то просто прижать к стене, слюни пускать перед ним бесполезно. С идейными нужно сражаться идеей. «А меня он, – усмехнулся Коган, – считает мелким обывателем».

– Ваш кофе, господин майор. – Коган осторожно перелил в чашку густую жижу. – Все как вы любите! Хотите сыра?

– Нет, я люблю кофе ради самого кофе, – покачал головой немец и вдохнул аромат горячего напитка. – Все дополнительные привкусы только портят впечатление. Готовить кофе вы и правда умеете хорошо, а вот врать не умеете совсем, Орестис.

– Мне незачем врать, господин майор, – заверил его Коган, протирая и без того чистую стойку. – Я мирный человек, никому не желающий зла. Я хочу заниматься своим делом.

Говоря так и спокойно улыбаясь, Борис вдруг понял, что эта беседа с майором абвера лишена всякого смысла. Штанге просто ждет, когда уйдут два подвыпивших офицера. А те и в самом деле стали подниматься, роняя стулья. Махнув хозяину рукой и бросив на стол несколько марок, немцы вышли из кафе. Женщины тут же протерли стол, собрали грязную посуду и ушли на кухню. Через несколько минут работницы заглянули в комнату и попросили разрешения уйти домой. Штанге смотрел на «грека» с любопытством. Но Коган ничем не выдавал своей тревоги.

– Ладно, пора заканчивать, – немного разочарованно проговорил майор и одним глотком допил остатки кофе. – Закрывайте свое заведение и поехали. Дейс!

В кафе тут же вошли высокий обер-лейтенант и два солдата. Один тут же отошел к окну, на случай, если «грек» бросится бежать, второй солдат перекрыл выход из зала на кухню. Обер-лейтенант вытащил из кармана наручники и подошел к Когану. Ничего не оставалось, как вложить запястья в железные «браслеты». Щелкнул замок.

Борис нисколько не удивился, когда его привезли в бывшее здание районной милиции. Здесь было все, что нужно для подобного рода службы, в том числе отдельные кабинеты и камера для задержанных. Когда Когана втолкнули внутрь, он обернулся и спросил:

– За что меня арестовали, господин майор?

– У нас будет время обсудить этот вопрос, господин еврей, – усмехнулся Штанге и захлопнул дверь.

– Далась тебе моя национальность, – пробормотал Борис и принялся шагать по маленькой грязной камере, пропахшей потом и мочой.

Он выбрал чистый край деревянной лавки и улегся. Что мог узнать Штанге? Какие у него основания подозревать, что я советский разведчик? Какие подтверждения, что я имею отношение к розыску торпеды? Никто этого не знает. И не добьется он никаких признаний. Выследил? Вряд ли. У Штанге только подозрения – и ничего больше. Догадки! Должна быть явка в этом районе, и вот она, самая удобная – кафе. Вот и все его умозаключения. Абвер никогда не умел толково работать. Сплошные схемы!

День подходил к концу, близился вечер, но никто за ним не приходил, никто его не допрашивал. Вскоре за маленьким оконцем под потолком, забранным изнутри сеткой, потемнело. В здании было тихо, только где-то далеко периодически трещали автоматные очереди, да за городом ухали зенитки. Немцы так и не продвинулись дальше восточных окраин Новороссийска. Но здесь, в Анапе, было уже спокойно.

Оставалось только гадать, какие вопросы готовит ему Штанге. Ведь когда-то же он станет допрашивать Орестиса Анаджи.

Солнце стало клониться к западу, когда к развалинам домов в западной части города подъехали сразу несколько грузовиков. Автоматчики прыгали из машин на землю и сразу становились в оцепление. Всего было блокировано три квартала, в основном те, где дома разрушены бомбежками и артиллерийским огнем во время боев. Потом с собаками на коротких поводках немцы пошли прочесывать развалины.

Шелестов возвращался из города, где должен был встретиться с Коганом. Бориса он так и не дождался и теперь спешил назад, на свою базу во Владимировских карьерах. Услышав лай и короткие очереди, Максим поднялся по каменистому склону, прикрываясь чахлыми деревцами, и остолбенел.

Немцы тремя неровными цепями двигались через развалины. И, судя по всему, все три они сойдутся именно на карьерах. Значит, догадались: решили зачистить этот район.

«Почему? Моя стычка повлияла или подпольщики активизировались? Только этого мне не хватало. И Буторин запропастился куда-то».

Максим еще не знал, что произошло на квартире Юрасова, не знал, что Виктор едва ушел от преследования, убив двух немецких солдат.

Майор смотрел, как передвигаются немцы, как рвутся с поводков собаки. Нельзя рисковать. База удобна во всех отношениях, но если гитлеровцы настроены серьезно, они все здесь перевернут вверх дном, заодно прочешут все штреки в карьере. Надо уходить, надо все бросать и уходить. Черт с ним, с оружием, с патронами, с запасами провизии. Придется бросить дыхательные аппараты, а без них добраться до затопленной торпеды невозможно. На какую глубину способен опуститься без акваланга тренированный человек? На пять, на десять метров? А здесь везде почти под двадцать, если судить по советским лоциям. Селиверстова не справится. Но и вытащить дыхательные аппараты возможности нет. Хотя есть одна. Если он сам отвлечет немцев, примет бой, а Селиверстова будет спасать аппараты! Черт, не сможет она, нет у нее такого опыта. Девчонка, спортсменка, толком в бою не была, не умеет себя вести на оккупированной территории. И все равно аппараты попадут в руки немцев! Как ни крути, а выхода нет.

И тут Шелестов увидел еще одну группу немцев,