Однажды отец вернулся в Калиновку с посеревшим мрачным лицом. Они с бабушкой заперлись на кухне и стали о чем-то шептаться. Катя сразу же поняла, что речь пойдет о ней, и стала настойчиво царапаться в дверь, капризно утверждая, что ей хочется есть. Но потом она благоразумно затихла, села на порожек и стала подслушивать.

— Звонила несколько раз… — звучал тревожный бас отца. — Требует, чтобы я ее привез…

— Зачем она ей нужна? — Властный голос бабушки. — Ведь она же на сносях.

— Не знаю. Судом угрожает.

— Ну и пусть угрожает. Судов никаких не боюсь. По закону суд будет по месту жительства ребенка. А нас тут хорошо знают, Катька уже три года на глазах у всего села живет. И сколько раз за три года Нина свою дочь видела? Два раза.

Кто ее воспитывает? Ты да я… Как ты думаешь, кому суд ее оставит? Только не артистке-вертихвостке, у которой сегодня один муж, завтра другой, а послезавтра вообще ни одного нет!

Катя затаила дыхание. Сердце ее болезненно сжалось. Она не все понимала во взрослом разговоре, но чувствовала, что сейчас решается ее судьба, решается таинственным образом, неотвратимо и безоговорочно, решается без ее участия, и ей никак не удастся повлиять на это решение.

— А может, — с сомнением в голосе заметил отец, — может, все же отвезти к ней Катьку? Ты же понимаешь, мама, мы с Татьяной решили пожениться и… Я не знаю, как ребенок примет мачеху. Катя такая избалованная, капризная. Она привыкла постоянно быть в центре внимания.

Тревожная пауза повисла в воздухе. Какая еще Татьяна? Неужели это та кудрявая тетенька с густо намазанными ресницами, с которой папа приезжал две недели назад? Неужели папа решил пожениться на ней?

Катя обидчиво надула губы. Отец принадлежал только ей одной, и было бы ужасной несправедливостью отдавать его какой-то чужой тетеньке. Это же не мама, в конце концов, которая вольна поступать как ей заблагорассудится, это ее, личный, Катин отец!

— Никак в толк не возьму, — задумчиво проговорила бабушка, — зачем Катя понадобилась ей именно сейчас? Живут они, как я поняла, в какой-то халупе, ступить негде, да еще ребенок вот-вот должен родиться… Времени на воспитание дочки у нее как не было, так и не будет…

За дверью кухни послышались тяжелые шаги. Катя замерла на пороге с воровато бегающими глазами и трепыхавшимся, как воробушек, сердцем.

— Ты что здесь делаешь? — с деланной строгостью спросил отец.

— Я же сказала, что кушать хочу! — капризно протянула Катя и тут же не сдержалась:

— Папа, а правда ты меня к маме отвезешь в Москву? Правда, да?

Правда я стану жить с мамой? С мамой и Кутьковой, да? Папочка, любименький, отвези меня к маме, пожалуйста!

Отец ничего не ответил, только молча взял Катю за шиворот и выставил во двор. Чем закончилось историческое совещание на кухне, она так и не узнала.

Вскоре срочные телеграммы стали приходить одна за другой. Бабушка, получив бледно-зеленый листок с крупными буквами, только яростно поджимала узкие, обесцвеченные временем губы и комкала листок.

Однажды приехал папа и, мрачно гладя в сторону, произнес:

— Собирайся, едем в Москву.

Услышав об этом, Катя завизжала от радости, как поросенок, и помчалась собираться, а бабушка горестно осела на табуретку.

— Смотри, Юра, — покачала она головой, — как бы потом опять каяться не пришлось. Уже один раз отдавали… Она ее быстро с рук сбыла.

— Мама, — неожиданно произнес папа, настороженно оглядываясь на дверь, за которой с любопытством притихла дочка. — Не хотел тебе говорить, но… Таня в положении. Так что ты и меня пойми…

— О тебе речь не идет, — отрезала бабушка, — пусть Катя у меня остается. Тебя без отца вырастила и ее на ноги подыму, сил хватит.

— И что она здесь, в деревне, получит? Какое образование? Одна восьмилетка, да и в той половины учителей нет. А в Москве — возможностей масса… Столица!

— Ну, как знаешь, — тяжело вздохнула бабушка. — Только сердцем чувствую… Поиграет она ею и бросит. Не нужна ей дочь. Ну, сам посуди, за семь с лишним лет сколько времени девочка с матерью провела? Полгода, не больше. С новым мужем — новая жизнь, а Катька из другой, из старой…

Вечером следующего дня, попрощавшись на вокзале с тетей Таней, как всегда чрезмерно кудрявой и густоресничной, Катя с отцом погрузились в поезд.

Едва ступив в купе, девочка сразу же испуганно дернулась к выходу: там находились два чернокожих существа в белых брюках. Она никогда еще не встречала таких людей! На агатово-черном лице белоснежными полосами выделялись большие зубы, блестели синеватые белки глаз.

— Ну, что испугалась? — ласково улыбнулся отец, подталкивая дочь вперед.

— Я н-не испугалась, — пробормотала Катя. От страха у нее зуб на зуб не попадал.

Абсолютно черные, если не считать брюк, глаз и зубов, дяденьки дружно рассмеялись, видя ее испуг. Это были студенты из африканской страны, выбравшей социалистический путь развития. Они учились в киевском институте и сейчас направлялись домой на каникулы. На деле ужасные дяденьки оказались вовсе не такими уж страшными.

— Как тебя зовут? — спросил один из них, когда поезд тронулся.

Катя постепенно осмелела, чувствуя себя возле отца в полной безопасности. Она мелко хихикала, ерзала на сиденье, исподтишка разглядывая странных попутчиков, изумлялась их странному выговору, чем-то напоминающему сюсюкающий детский лепет, и старалась привлечь к себе внимание. Катя умела разговаривать со взрослыми. Стоит ей произнести несколько фраз — и эти черные люди тоже станут заинтересованно смотреть ей в рот и жадно выспрашивать подробности из жизни матери. Как и все взрослые.

— А моя мама знаете кто? — спросила она гордо, когда отец вышел из купе покурить. — Она снимается в кино, и муж ее называется Тарабрин.

Она ждала восхищенной реакции. Но ожидаемой реакции не последовало.

Чернокожий дяденька блеснул полоской зубов в широкой улыбке.

— Наверное, твоя мама такая же красивая, как ты, — предположил он.

Катя немного удивилась, но уверенно продолжала, стремясь перевести разговор в привычное русло:

— Мама вышла замуж за Тарабрина, и у нее скоро будет еще один ребеночек. Я теперь буду жить с ней. И тоже буду артисткой.

— А ты умеешь танцевать? — заинтересованно улыбнулся африканец.

Почему-то он не проявил особого интереса к сведениям о матери.

Вскоре вернувшись в купе, отец застал там необыкновенную картину.

Веселье было в полном разгаре. Два чернокожих попутчика ладонями отбивали барабанный ритм на столике, а Катя вдохновенно скакала в узком пространстве между полками. Лицо ее сияло восторгом. Потом она читала стихи и рассказывала о кошке Люсе, которая недавно опять окотилась и притащила на сеновал пять котят.