– Добрый день.

– Вы, наверное, Степа? – улыбнулся тот. – Оплатите картой или наличкой?

– Что? – не сообразила я.

– Ваш приятель Сергей пообедал, а потом оказалось, что он забыл дома кошелек, – объяснил юноша, – оставил в залог телефон, сказал: «Придет Степа, она заплатит!»

Значит, у Мурзика два сотовых, иначе как он мне сумел смс отправить? Уж не знаю, почему эта мысль сейчас пришла мне в голову.

– У вас мобильный пищит, – подсказал бармен, ставя терминал на стойку.

Я достала трубку.

– Слушаю.

В ответ донеслось тихое потрескивание.

– Говорите, – продолжила я. – Кто это? Имя назовите! Алло, алло!

– Не нервничайте, – решил успокоить меня парень, – реклама, наверное. Автомат набирает номер, и молчание. Я один раз прямо, как вы, задергался, решил – кому-то плохо. А потом – бумс, нет денег на телефоне. Если вызов с незнакомого номера, лучше не откликаться.

– Спасибо, – пробормотала я.

Разговор с Элизой оказался невеселым, история несчастного мальчика Вити просто ужасная. И о судьбе Веры Орловой Степа ничего не сумела узнать. Сейчас мне захотелось лечь и ничего не делать.

– Мужчина заказал полный обед: мясная солянка, осетрина на гриле, тосты с черной икрой, десерт «Павлова», кофе с коньяком, – продолжил парень.

– Мужчина? – повторила я, пытаясь прогнать сонливость.

Парень занервничал.

– Он сказал, вы заплатите.

Я опомнилась:

– Да, да.

Однако у Мурзика отменный аппетит, Степе такого количества еды на неделю хватит.

Бармен с облегчением выдохнул.

– Спасибо. И чего ей надо?

– Кому? – спросила я, протягивая ему кредитку.

– Женщине, – уточнил гарсон, – пока мы беседуем, у окна стоит тетка. Так устроилась, чтобы вы ее не заметили. Видите зеркало на стене? Слева. Посмотрите в него.

Быстрая смена темы разговора удивила, я повернула голову, приметила большую резную раму, увидела отражение окна, а за ним кого-то в ярко-красной одежде. Потом пятно цвета огнетушителя пропало.

– Во! Смылась, – воскликнул официант. – И чего ей надо? Сколько психов развелось, крыша у народа едет!

Мне надоело слушать болтливого сотрудника ресторана, я попрощалась с ним, вышла на улицу. Правая нога неожиданно подвернулась, хорошо, что я оказалась у стены дома и успела за нее схватиться, иначе сейчас сидеть мне на грязном тротуаре. Не понимая, что случилось, я сделала шаг и опять чуть не рухнула. Что происходит? Почему я не могу идти?

– Девушка, – сказала женщина, останавливаясь рядом, – у вас каблук сломался.

Я посмотрела на свою обувь.

– Ой! Спасибо. Подумала, что заболела, поэтому не могу устоять!

Послышался тихий смех.

– Нет, просто туфли подвели, они у вас на небольшой платформе, поэтому и шатает.

– День сочных неприятностей продолжается, – вздохнула я.

– Не надо унывать, – воскликнула незнакомка, – значит, завтра случится поток сладких приятностей. И вам повезло!

– Интересно, в чем? – хихикнула я, рассматривая совсем недешевую туфельку.

– Слева вход в магазин, – продолжила прохожая, – там есть починка обуви. Если заплатите мастеру чуть дороже, он при вас каблук и приделает.

– Спасибо, – обрадовалась я и похромала в лавку.

Сапожник оказался на месте, он повертел в руках «лодочку» и вернул ее мне.

– Такое не делаю.

– Почему? – расстроилась я.

– Работаю исключительно с изделиями фирмы «Счастливые ножки», – объяснил мужчина.

– Прикрепите как-нибудь, – застонала я, – пожалуйста. Мне только до офиса дошагать, он неподалеку. Заплачу, сколько скажете.

– Девушка, – прервал мой стон мастер, – я холодный сапожник[6]. Раньше такие на каждом углу в городе сидели. Потом будки убрали, помешали они кому-то! О том, что много народа без работы останется, а другому народу рваные ботинки не зашить, не подумали. Да и теперь обувь не латают, выбрасывают. Все ноют: «Денег нет», а хорошие туфли, у которых подметка оторвалась, на помойку несут, затем в магазин рулят и рыдают: «Дорого как». Не реви, просто почини штиблеты и дальше в них рассекай. А не хотят люди, фыркают: «Что я, нищий?» Только убогий умом хочет выглядеть богатым, впечатление миллиардера произвести, не по средствам живет.

Народ в лавке отсутствовал, похоже, мастер устал от безделья и обрадовался возможности поболтать. Я окинула взглядом стеллажи с товаром.

– Как позвать продавца?

– Во! Еще одна такая, – обрадовался дядька, – чинить не желаем, дайте обновку.

– Вы только что сообщили, что не беретесь ремонтировать обувь, – напомнила я.

– Верно, – не стал спорить мастер, – а ты походи, поищи, поезди по городу, области, не швыряйся деньгами, найди того, кто каблук приделает.

Мне стало смешно, но объяснять пожилому человеку, сколько денег отдам за бензин, не следовало. И тут появилась девушка с соболиными бровями, губами-сосисками, щеками-яблочками, ресницами-опахалами и наращенными волосами.

– Чего желаете? – мрачно осведомилась она.

Можете считать фирму «Бак» нетолерантной по отношению к жертвам тюнинга внешности, но наш отдел персонала не рассматривает кандидатуры на должность консультантов, если претендентка – член армии ужасных красоток.

– Мне нужны туфли, – ответила я, – самые простые. Дешевые.

– Мы ерундой не торгуем, – произнесла продавщица, – ваши соилиер формируют лук. Фемине следует рессемблер на принцессу, мы таких обслуживаем. Если ваще без копейки, то вам в помощь сайты, где нищие одеваются.

Я на мгновение опешила. Фемина – это, наверное, женщина. Но соилиер? Рессемблер? О чем она говорит? И тут девица добавила:

– Постоянно в Париж летаю, вижу, как там женщины шикарно рессемблерят, какие соилиеры себе берут. Они жрать не станут, но оденутся нормально. А наши бабы салат с майонезом, котлеты, борщ наготовят, полные холодильники набьют, задницами размером с «КамАЗ» обзаведутся и хотят соилиер задаром!

Мне понадобилось большое усилие, дабы не расхохотаться. Соилиер – это soulier, в переводе на русский язык – обувь, а рессемблер – ressembler, быть похожим. Жаль, что часто бывающая в Париже красавица до сих пор не узнала, что французский язык не похож на русский. У нас как написано, так и говорится. А вот во Франции иначе: если слово оканчивается на er, то «r» не произносится, а «е» в этом случае звучит, как «э». Ressembler – скажут как «рёсамблэ». А Soulier – как «сульэ».