У всех в зубах длинные глиняные трубки.

А в конце стола восседает наш папа, на нем завитой парик, накрахмаленная рубаха топорщится.

Интересно, как она ухитрялась создавать подобные виртуальные сцены без современной спецтехники, с одной только бокс-камерой?..

Именно так, Яспер, только с примитивной бокс-камерой «Агфа»! Наша Мария сняла еще у церкви целую серию надгробий с витиеватыми надписями, после чего на отпечатанных фотографиях папа Тадделя уже вышагивал за гробом, одетый в черную пасторскую сутану с большим белым воротником. Помнишь? Следом Ромашка, выглядевшая скорбящей вдовой, и мы трое…

У нас черные штаны до колен и уморительные прически.

Вся сцена выглядела вовсе не страшной и была похожей на эпизод исторического костюмного кинофильма.

Но оставалось только гадать, кто же лежит в гробу.

Этого не знала даже фотокамера.

Может, крыса, которая подохла, когда он наконец дописал свою крысиную книгу.

Крыса еще долго лежала в морозильнике Старушенции.

В глубокой заморозке — на тот случай, если он решит разморозить крысу, чтобы с помощью фотокамеры…

Теперь вы сами выдумываете небылицы, вроде папы…

Но ведь так оно и было!

Я мог бы рассказать еще много невероятных историй, потому что почти всегда присутствовал при проявке снимков, среди которых попадались очень забавные. Она даже сделала историческую реконструкцию верфи; ведь если наш дом до сих пор зовется «Юнгов дом», то и верфь задолго до получения нынешнего названия «Петерс-верфт» именовалась по фамилии прежнего владельца, мастера-корабела Юнге. Юнгова верфь спустила на воду множество китобойных судов. С командой, набранной из жителей деревни, китобойное судно ходило под парусами до Гренландии и обратно. Одно из таких судов, возвратившееся с приливом по Штёру домой из дальнего плавания, каким-то образом попало в объектив нашей Марии, которая, стоя на дамбе, щелкнула его своей фотокамерой, а на проявленных снимках был хорошо виден ты, Таддель. Я давно хотел рассказать тебе об этом, правда. Ты снят юнгой, на голове матросская шапка с помпоном. Ну и страху ты, должно быть, натерпелся в открытом море, да еще при сильном шторме и качке. Вид у тебя был тот еще. Как у призрака. Поневоле посочувствуешь. А капитаном на китобойном судне — конечно, папа. Кто же еще?

Ну и что? Ничего удивительного. В раннем детстве в рассказах папы про агиткампанию мне почему-то чудилось слово «кит», и, когда он уезжал выступать на предвыборных собраниях, я считал, что папа отправляется на китобойный промысел с гарпуном в руке.

Странно только, что на другой серии исторических снимков папа запечатлен в образе мастера-корабела Юнге.

Вполне логично. Ведь в своих книгах он и впрямь выступает то главным действующим лицом, то второстепенным персонажем, то в одном костюме, то в другом, но неизменно речь все-таки идет о нем самом, будь у него главная роль или нет.

Поэтому один из снимков, который Марихен даже увеличила, хотя обычно не делала этого, и запечатлел его как мастера Юнге в большой кафельной гостиной дома приходского смотрителя. Перед ним — модель его знаменитого китобойного судна. Похожая на те Юнговы модели, что ныне выставлены в альтонском Музее судоходства. У него окладистая черная борода, на голове шапка с помпоном.

Во рту наверняка трубка.

Может быть. А мы втроем, ученики с верфи, стоим вокруг. За ним хорошо видны на стене изразцы, завезенные вроде бы из Голландии.

Бело-синие, из Делфта. Только на черно-белых снимках фотокамеры этого не понять. Ты, Паульхен, тогда еще не знал, что раньше с капитанами китобойных судов расплачивались делфтскими изразцами. А капитан, в свою очередь, платил изразцами за новое китобойное судно. Изразцы служили твердой валютой. Это я прочитал в книге про китобойный промысел. Так, вероятно, изразцы и попали в наш дом.

Они до сих пор висят приклеенными на стене.

На них — ветряные мельницы или девушки, пасущие гусей.

А еще библейские истории.

Ромашка нам их рассказывала, она в библейских историях толк знает.

Папа велел Старушенции снять каждую библейскую плитку отдельно, чтобы у него мотивы не переводились.

Свадьба в Ханаане. Схватка Иакова с ангелом. И много чего другого: Каин и Авель, неопалимая купина. И конечно, вселенский потоп, потому что Старику были нужны подобные ужасы для его крысиной книги, где…

Остается только удивляться, брат, сколько эта троица навидалась всего в деревне, пока я с утра до ночи возился с коровами и вел фермерское хозяйство…

И пока я был в кёльнском профтехучилище…

О'кей, но мне в деревне не нравилось: скукотища, глухомань…

Зато Тадделю и Паульхену в деревне жилось неплохо. По крайней мере, мне так казалось, когда я приезжала туда на выходные; только это бывало редко, потому что гончарный мастер меня почти не отпускал.

Мы ходили на деревенские праздники.

Б Вильстере даже устраивались большие народные гулянья.

И дискотека бывала, где я позднее…

Жаль, что тебя, Нана, не было с нами — ведь на гулянья привозили старую цепочную карусель…

Да, почему ты не приехала в гости?..

Потому что…

Могла бы с папой раз десять прокатиться.

Но я…

А наша Марихен наверняка щелкнула бы вас…

К сожалению, у меня не получилось приехать, так как…

Держалась бы с папой за руки…

Нет, потому что Ромашка…

Или папа…

Хватит! Довольно!

Мне с мамой жилось, в общем-то, хорошо, хотя у меня иногда возникали тайные и неисполнимые мечты. Мне интересно, что вы рассказываете про вашу Марихен — или Старушенцию, как ее называет Таддель, — про чудеса, которые она вытворяла своей фотокамерой: снимки, где оживает прошлое…

А, Старшой? Нам-то обоим эти чудеса известны с раннего детства. С тех пор, как появился Таддель, и задолго до того, как Ларе подарили Йогги.

Вас, Лена и Нана, тогда еще и в помине не было… И про мороку мы узнали рано, кто да с кем и кто начал первым…

Старая Мария отщелкала своей бокс-камерой «Агфа-специаль» весь наш дом из клинкерного кирпича, снаружи и изнутри, потому что отцу хотелось увидеть, кто раньше жил там и кто обретался на мансарде, где он теперь сам писал или рисовал. Это оказался художник, который даже прославился одной картиной.

Он был маринистом, любил «морские сюжеты». Трехмачтовик под полными парусами или океанский лайнер. Когда началась Первая мировая война, их сменили броненосцы и прочие военные корабли; наши и английские суда стали топить друг друга в Северном море. Художник написал картины с битвами при Доггербанке и Скагерраке. А еще он написал полотно, посвященное сражению у Фолклендских островов, что находятся далеко, около Аргентины. На нем был изображен подбитый крейсер «Лейпциг». Позади дымили английские суда. А впереди, на носу тонущего крейсера, часть которого выступала из воды, стоял посреди волн матрос. Одной рукой он держал знамя, похожее на то, с которыми теперь носятся бритоголовые неонацисты, когда их показывают по телевизору. Полотно называлось «Последний боец».