Анна ушла в дом. В двери за Анной хрустнул замок… Анна вернулась за стол, где сидел Андрей Криворотов.

– Ты слыхал?

– Да.

– Какой негодяй.

– Не единственный».

Подлив себе чая, положив книгу Пильняка на стол, Вячеслав снова легким жестом руки призвал к вниманию Сергея и Александра:

– Вот, сегодня у меня, у вас, коллеги, счастливейший день в жизни: открылся собор, который всё время со дня своего появления на белый свет ч я видел закрытым… А он открылся, я был там на службе… При атеистическом пионерском, комсомольском, партийном воспитании помолился… Потому и добрый дух Провидения меня не минул, дал знать, что долг перед малой родиной отчасти выполнен – где родился, там и пригодился… У нас праздник души сегодня… И Пильняк что-то хотел о празднестве гимназистов Камынска с соляным амбаром на границе града и деревни Чертаново… Только Камынск не есть Можайск, ибо не было в Можайске мужской и женской гимназий, кремля с домами и усадьбами там богачей, как, впрочем, протяженного откоса для прогулок горожан, Подола, тем более, публичного дома рядом с трактиром Козлова, в отдельный кабинет которого можно была вызвать публичных девок, во время пьяных празднеств гимназистов… Пильняк что-то хотел сказать важное о своем поколении: ведь его лирический герой, альтер эго, Андрей Криворотов, которого я процитировал – о негодяйстве многих, помимо Ивана Кошкина – не был с «абитуриентами» в Кремле на празднествах. Абитуриент и любовник матери Леопольд Шмуцкос уезжал в Германию получать германское высшее образование и отбывать там воинскую повинность. Первый ученик гимназического сообщества, франт-ницшеанец Иван Кошкин собирался поступать в институт Инженеров Путей Сообщения. И в беседке кошкинской усадьбы отец Сергей Иванович пил с абитуриентами свой любимый коньяк… и странно наставлял абитуриентов-гимназистов, предаваясь воспоминаниям пролетевшей бурной юности…

Вячеслав снова открыл книгу Пильняка в нужном месте и несколько изменившимся голосом зачитал:

«Сергей Иванович помолчал, послушал, заговорил:

– Вы все о женском поле, я замечаю… Теперь вы народ – стюденты, обо всем можно поговорить… Берегись этого дела!.. Я тоже вот, молодой был, хотя уже за тридцать и в хозяйстве, – и сдуру надумал тогда плоты по Волге гонять, беляны, косоушки, – и поехал на Нижегородскую ярмарку… И подвернулась в Конавине мне одна такая… у меня в эту самую девицу все мои плоты, беляны и косоушки в три недели уплыли…»

Вячеслав помолчал, подумал и снова заговорил изменившимся голосом:

– Пильняк недаром включил в свой роман и историю с инцестом матери и сына Шмуцокс из «Нижегородского откоса» и эпизод с убийством провокатор из другого раннего рассказа… Я раньше думал, что это случайно, для заполнения текста «Соляного амбара», – а что, если Пильняк чувствовал свой конец и хотел высказаться о революционном движении… И о перманентной революции по Троцкому, своем собственном участии в довоенном революционном процессе в доставке типографии в Камынск… Не было в Можайске тогда рабочих и гимназистов – революционеров – но «коммунистический» соляной амбар, по Леонтию Шерстобитову был… Вот в чем фишка… Жених Анны и друг Андрея, революционер Климентий, зная, что при арестах своих товарищей виноват находящийся в их рядах провокатор, поручает Криворотову привезти, якобы под видом коллекции минералов, подпольную типографию и спрятать её в старом соляном амбаре. И Андрей привозит типографию и прячет ее в соляном амбаре, одна из дверей которого в подвал обвалилась окончательно, засыпала щебнем вход. Из другого подвального помещения замаскированный ход вёл в то подполье подземелья – ни света, ни звуков – там была спрятана подпольная типография революционеров… И в день празднества гимназистов окончания гимназии только два человека не принимали участия в этих празднествах – Анна и Андрей… Анна, унизив негодяя Кошкина, вернулась за стол, где сидел Андрей, принялась за прерванное писание письма-отчета жениху Климентию… И здесь Анна признается Андрею: «Знаешь, я сегодня убила человека – вот этою рукою». При этом Анна ласково глянула на большую сильную красивую руку, обнаженную руку, которой она обязана была убить провокатора, выдавшего множество революционеров и охотившегося за типографией и Климентием. Анна заманила провокатора в ловушку через условный знак и квитанцию на получение груза. И двумя выстрелами уложила провокатора, успевшего выхватить револьвер, но не спевшего нажать на курок… «Ты понимаешь это, Андрей, столько товарищей наших пошли на каторгу и по ссылкам». А Криворотов спросил Анну: «Почему ты этого не поручила мне?». Он, посвященный в тайну подпольной типографии соляного амбара, был готов убивать…

Вячеслав, пожимая при прощании руки своим загостившимся друзьям, грустно заметил:

– А я в день нашего праздника души на Николу Зимнего, не хочу никого убивать – ни врагов, ни провокаторов смерти – пусть лучше уж меня убьют… Ведь было же и у меня празднество души, после которого и умереть не жалко, разгадав тайну соляного амбара, подобрав ключ к его глубокому подполью, куда не доходят ни свет, ни звуки… Не желаю убивать никого, пусть лучше меня убьют после долгожданного празднества…

13. На сороковины Вячеслава

И его, Вячеслава, действительно, скоро убьёт новый обширный последний инфаркт, при странных таинственных обстоятельствах гибели. Наверно, он что-то предчувствовал, раз решился устроить свой «прощальный» концерт в местном ДК. Говорят, выглядел он тогда неважно, ему нездоровилось. Но сцена давала ему внутренние силы, кураж, раскрепощала, и он под гитару выдал все свои известные хиты. Когда из публики неслись требования исполнить популярные шлягеры, на которые он был всегда горазд, он только отшучивался беззлобно:

– Свое бы успеть исполнить качественно… А чужое как-нибудь потом… Всеядность сопровождается часто несварением душевного тракта… Что душе моей угодно, то и поётся…

На его последнем концерте из-за своих неотложных дел Александр и Сергей не были, но потом узнали от многочисленных слушателей, почитателей таланта барда и менестреля Вячеслава, что тот на «бис» исполнял свои песни на пределе своих физических и душевных сил. И оттого слушателям передалась драма внутреннего состояния исполнения песен с особым заповедным звучанием голоса и гитарных аккордов. Этот концерт Вячеслава был записан и на студийный магнитофон, и на множество личных магнитофоном почитателей таланта Вячеслава, пришедших, как выяснилось на последний «прощальный» концерт великолепного барда и менестреля.

А потом были похороны. На похоронах Александру и Сергею удалось выяснить от врача-кардиолога, школьного приятеля Вячеслава, что тот уже дважды вытаскивал их общего друга с того света.

– Третий раз с того света Славу вытащить не удалось ни мне, ни бригаде реаниматоров… Но сознание не терял до последнего