Проснулись они, когда заря только занималась, и первые лучи солнца, проникая в пещеру, боролись со светом, исходившим от ламп с догорающими фитилями.

Мемнон пробудился первым.

Ювентина лежала рядом на боку, подложив под щеку обе ладони. Она спала безмятежным сном. Плечи ее были обнажены, блиставшая молодостью грудь едва прикрыта покрывалом.

Он почувствовал страстное желание стиснуть юную красавицу в объятиях, но устыдился своего эгоистичного порыва и уткнулся лицом в ее разметавшиеся по ковру густые светлые волосы, решив терпеливо дожидаться, когда она сама проснется. От ее волос пахло морем, и он вспомнил, как они вместе купались накануне. Мемнон улыбнулся и, подняв голову, с обожанием стал разглядывать лицо подруги. Длинные, слегка изогнутые ресницы ее были темные, словно подкрашенные. Розовые губки слегка припухли от вчерашних страстных его поцелуев.

– Какая же ты красавица! – прошептал он.

Ювентина, вздрогнув, проснулась и открыла глаза.

– Любимый! – с сонной улыбкой проговорила она и обвила его шею руками.

Они не скоро оторвались друг от друга, опомнившись примерно во втором часу дня, когда багровый диск солнца поднялся над лазурной равниной моря.

– Довольно, милый, – с нежностью сказала Ювентина.

– Я утомил тебя?

– Немножко, признаться, – тихо рассмеялась она. – Тебе тоже надо поберечь силы.

– Зачем? – безмятежно улыбнулся Мемнон, перевернувшись на спину, и закрыл глаза.

Помолчав, он продолжил:

– В нашем распоряжении еще дней пять-шесть. Все это время мы будем вместе, ненаглядная моя… Ах, знать бы, какому богу или богине мы обязаны нашему счастью?..

Ювентина ответила серьезным и благочестивым тоном:

– Будем возносить свои молитвы Венере Эрицинской, которая, как я слышала, царит в Сицилии наравне с Юпитером Императором. Пусть она будет нашей заступницей перед всеми олимпийскими богами.

Она помолчала, потом спросила:

– Ты сказал, что в нашем распоряжении пять-шесть дней… А потом?

– Разве я тебе не говорил? Мне предстоит путешествие в Гераклею, – с неохотой ответил Мемнон.

Ювентина коротко вздохнула.

– Ну-ка, посмотрим, что там у нас в этих ящиках! – внезапно вскочил на ноги Мемнон. – Сегодня я выберу для тебя сразу несколько нарядов, достойных царицы.

Сбросив с себя покрывало и надев тунику, он направился к обитым бронзой сундукам, переступая через валявшиеся под ногами серебряные кувшины и чаши.

Открывая крышки сундуков, он рылся в них, отыскивая понравившиеся ему цветом или покроем женские платья.

Он заставил Ювентину примерить несколько дорогих и красивых нарядов, одевая и раздевая ее с ловкостью служанки.

Особо отметил он закрытое платье темно-синего цвета.

– В нем ты похожа на одну из грациозных статуэток из Танагры54, – с восхищением произнес Мемнон, когда она облачилась в тонкую и мягкую ткань, пройдясь перед ним своей легкой походкой. – Этот длинный хитон наденешь, когда мы вместе посетим театр в Катане, – добавил он.

– Мне, право, немножко не по себе, – засмеялась Ювентина. – А вдруг хозяин виллы обнаружит пропажу этих дорогих и красивых вещей?

– Судя по всему, он еще сам толком не знает, что хранится в этих сундуках, – беззаботным тоном ответил Мемнон. – А если и знает, невелика беда. Знаешь, откуда все это? Из разграбленной прошлым летом Счастливой гавани в Остии. А я, как участник того памятного похода, имею право на долю из общей добычи, – заключил он.

Ювентина сама нашла в одном из сундуков костяной гребень и бронзовое полированное зеркало. Установив зеркало на одном из сундуков и присев на другой, она принялась расчесывать свои волосы, в то время как Мемнон с улыбкой ею любовался.

Когда они покинули крипту, день уже вступал в свои права. С моря дул легкий ветерок. Пронизанные солнечным светом зеленоватые волны лениво накатывались на песчаный берег.

Поднявшись на утес, они увидели примерно в двух милях от берега большой трехмачтовый корабль, идущий под парусами и на веслах. Он быстро приближался к бухте.

Уже отчетливо видны были бронзовые от загара тела матросов, бегавших по палубе или ползущих вверх на мачты по веревочным лестницам. На корабле готовились убирать паруса.

– Это «Амфитрита», – упавшим голосом сказал Мемнон.

– Ты огорчен? Почему? – быстро спросила Ювентина.

– На этом корабле должен находиться Требаций. Я думал, что он покинет Крит хотя бы тремя-четырьмя днями позже меня. Выходит, он поспешил выйти в море на следующий же день. Боюсь, нас разлучат сегодня же…

Это был либурнийский корабль, или либурна, быстроходное двухпалубное судно с двумя рядами весел. Его изобретателями были иллирийцы, обитавшие на северном побережье Адриатического моря в области, называемой Либурния. Жители ее издавна славились как искусные мореходы и отчаянные пираты. Римляне впервые столкнулись с иллирийцами во время правления царицы Тевты55. Эта Первая Иллирийская война закончилась победой римлян, но тогда еще покорить эту страну им не удалось. Зато попавшие римлянам в качестве добычи либурнийские корабли были оценены ими по достоинству. Делались они либо из елового, либо из соснового дерева. По величине и вместимости они не уступали римским биремам, но были значительно легче и быстроходнее их. Пираты охотно использовали либурны, особенно для перевозки ценной добычи и пленных, но вообще предпочитали меньшие по размерам, но более маневренные и быстроходные гемиолы и миапароны, имевшие только по одному ряду весел.

– Вон он, смотри, – схватив Ювентину за руку, сказал Мемнон. – Видишь двоих на носу, рядом с изображением Амфитриты? Один из них Блазион, наварх, командир корабля, а тот, кто повыше ростом, и есть Требаций.

У Ювентины было острое зрение, и она хорошо разглядела знаменитого архипирата. В Риме им пугали маленьких детей. Примерно таким она его себе и представляла. Суровое лицо его было изборождено глубокими морщинами, похожими на шрамы от ран. Черты его были чисто римскими: орлиный нос, могучая шея и выдающийся вперед массивный подбородок.

Мемнон вздыхал, не скрывая своей досады. Ювентина прижалась щекой к его плечу и тихо сказала:

– Нам не пристало роптать на Фортуну. Это было бы слишком несправедливо. Она подарила нам великое счастье – сберегла нас друг для друга. Разве не так, милый?

– Ты права, мое солнышко! – обняв ее, проговорил он.

Возвращались они скорым шагом, чтобы поспеть на виллу раньше, чем «Амфитрита» бросит якорь в бухте. Нужно было предупредить пятерых инвалидов, чтобы Требаций не застал их в непотребном виде. Мемнон прекрасно знал, чем обычно заканчивались попойки этих несчастных, для которых в беспробудном пьянстве заключался весь смысл жизни.

И он не ошибся. Когда Мемнон и Ювентина пришли во двор усадьбы, то увидели там весьма неприглядную картину: все пятеро бывших пиратов спали вповалку прямо на траве под старой раскидистой яблоней. Судя по всему, пировали они почти до самого рассвета. Стол был завален грудами объедков и грязной посудой.

Мемнон разбудил Гераклеона и сообщил ему о прибытии «Амфитриты» с самим Требацием на борту.

Гераклеон сразу протрезвел.

– Клянусь трезубцем Посейдона! Нельзя допустить, чтобы Требаций увидел все это безобразие. Чего доброго вообразит, что мы живем здесь не хуже, чем римские сенаторы, отдыхающие в Байях.

И он принялся расталкивать товарищей, зычно покрикивая:

– Поднимайтесь, прах вас возьми! Зовите женщин – пусть уберут со стола! Живее, живее, разрази вас Зевс своими молниями! «Амфитрита» в бухте! Сам Требаций пожаловал!..

Известие о прибытии Требация возымело свое действие. Все пьяницы вскакивали, как ужаленные.

– Посоветуй, в какой комнате лучше поселить Ювентину? – спросил Мемнон, обращаясь к Гераклеону.

– Я уже подумал об этом. Рядом с вестибюлем есть небольшая, но вполне приличная комната. Там иногда ночуют женщины из деревни. Я распорядился, чтобы ее привели в порядок.

– Когда вернется Геренний, передай ему, что я буду перед ним в вечном долгу, если он окажет Ювентине свое покровительство.

– Ты покинешь нас вместе с Требацием? – спросил Гераклеон.

– Да. И вернусь обратно через месяц-другой.

Мемнон поспешил увести Ювентину в предназначенную ей комнату, которая была очень уютной и чисто прибранной. В ней стояли две кровати и средних