– Я не хочу, чтобы Требаций видел тебя, – сказал Мемнон. – Ему не обязательно знать о нас. Только в крайнем случае познакомлю тебя с ним…

Ювентина присела на край кровати. Румянец сбежал с ее лица. Она вся поникла и сидела неподвижно, как сфинкс.

– Что с тобой, девочка моя? – удивленно спросил он, взяв ее руки в свои.

– Ты сказал Гераклеону, что вернешься через два месяца, – жалобным голосом проговорила она. – У меня сердце сжимается при мысли, что мне придется ждать тебя так долго…

Губы ее по-детски задрожали, и она отвернулась, чтобы скрыть набежавшие на глаза слезы.

– Ну вот! А ведь только что сама говорила, что несправедливо обижаться на Фортуну.

Он нежно обнял ее.

– Потерпи, родная. Я постараюсь вернуться как можно скорее…

– Только ты очень береги себя… Ты ведь знаешь, что у меня нет жизни без тебя. Поклянись мне, что будешь осторожнее и хитрее лиса.

– Клянусь! Но ты напрасно беспокоишься. Эта поездка совершенно безопасна. Одна неприятность: мне предстоит общаться с Клодием, твоим обидчиком…

– О, забудь об этом, милый! И Клодий, и все римляне, от которых я столько претерпела, для меня больше не существуют. Я не хочу, чтобы ты из-за меня повредил себе какой-нибудь необдуманной вспышкой гнева или местью. Думай только о том, чтобы сберечь себя… ради нас и нашей любви.

Она обвила его шею руками и замерла, прижавшись к нему.

– Постой! – сказал Мемнон, отрываясь от нее. – Я слышу шум во дворе… Жди меня здесь. Никуда не выходи до моего прихода.

Глава третья

Архипират

Гай Требаций Тибур, о котором так часто упоминалось в нашем повествовании, еще в молодые годы, когда он жил в Риме, снискал недобрую славу своим буйным нравом. Он происходил из римских пролетариев, и военную службу начал во флоте. По характеру был дерзок, вспыльчив и жесток. В молодости его привлекали к суду по подозрению в убийстве, но оправдали из-за недостаточности улик.

В год бурного трибуната Тиберия Гракха он со всею страстью своей неугомонной натуры ввязался в борьбу против богачей и патрициев. Однако Тиберий, возглавивший движение за справедливый раздел общественных земель, был убит в народном собрании разъяренными сенаторами во главе со Сципионом Назикой. Вместе с ним в один день было перебито около трехсот его сторонников. Требацию тогда удалось скрыться. В городе несколько дней подряд свирепствовали оптиматы, убивая без суда и следствия своих политических противников. В эти дни был зарезан один из друзей Тиберия Гракха ритор Диофан, а близкого друга самого Требация Гая Биллия умертвили изощренным способом, посадив в бочку с ядовитыми змеями.

Философа Гая Блоссия из Кум, наиболее стойкого приверженца Тиберия, оптиматы хотели предать особому суду, превратив его в политический процесс над всеми гракхианцами, но тому удалось бежать из-под стражи. Требаций встретился с ним уже в Пергаме, захваченном гелиополитами Аристоника.

В то время многие римские изгнанники искали спасения в охваченном восстаниями Пергамском царстве. Гай Блоссий стал советником Аристоника и проповедником коммунистических идей Ямбула и Эвгемера среди восставших, которые стали называть себя гелиополитами. Требаций и его друзья, имевшие большой опыт в морском деле, помогали восставшим собирать флот и обучать матросов. Они приняли участие в ожесточенном морском бою против каппадокийского флота, который был уничтожен восставшими, причем убит был и царь Каппадокии Ариарат.

Однако вскоре у берегов Пергама появился большой флот понтийского царя Митридата. Гелиополиты, потерявшие много кораблей в сражении с каппадокийцами, не смогли воспрепятствовать Митридату высадить войско близ восставшей столицы. Понтийцы взяли город приступом, устроив в нем ужасающую резню.

Когда пала Стратоникея – столица восставших – и Аристоник был захвачен в плен римлянами, Гай Блоссий не стал больше испытывать судьбу и покончил с собой, бросившись на меч. Требаций же уговорил своих товарищей идти к Балеарским островам, где он надеялся найти приют у гнездившихся там пиратов.

Изгнанники располагали одиннадцатью легкими кораблями, на которых они и совершили плавание к Балеарам. Обосновавшись там, они в течение восьми лет избороздили все Внутреннее море, грабили торговые суда и охотились за римскими сенаторами. Немало оптиматов попало тогда в плен к Требацию, но только немногих из них он отпустил за большой выкуп. Остальные, запятнавшие себя кровью Тиберия Гракха и его сподвижников, были по его приказу утоплены в море. Двух пленников, участвовавших в расправе над его другом Гаем Биллием, Требаций убил собственноручно.

Сципиона Назику он готов был преследовать не только на море, но и на суше. Ненавидимый и презираемый своими же гражданами в Риме за организованное им убийство народного трибуна, Назика ушел в добровольное изгнание. Он хотел найти успокоение там, где еще недавно искали убежище Гай Блоссий и прочие гракхианцы. Но смерть настигла его раньше, чем он добрался до Пергама. Обстоятельства его кончины остались неизвестными. Ходили слухи, что он умер насильственной смертью. Потом в Риме узнали о гибели бывшего народного трибуна Публилия Руфа, одного из противников и убийц Тиберия Гракха. Во время морского путешествия он попал в руки Требация, который приказал казнить его особо изощренным способом: убийцу народного трибуна утопили в море, зашив его в мешке вместе с петухом, собакой, змеей и обезьяной. По римскому обычаю, так казнили отцеубийц. Таким же способом пираты расправлялись и с предателями из своей среды.

Действия балеарских пиратов становились все более опасными для Рима. Всадническое сословие, благосостояние которого во многом зависело от морской торговли, требовало положить конец пиратству.

Наконец консул Квинт Цецилий Метелл, отец будущего Метелла Нумидийского, по приказу сената собрал большой флот и двинулся к Балеарским островам. Пиратские стоянки Метелл уничтожил, после чего приступил к завоеванию самих островов. В Рим он вернулся победителем и, справив морской триумф, получил почетное прозвище «Балеарский».

Требацию удалось вывести свои корабли из-под удара римлян, и вскоре они пристали к южному берегу Крита, недалеко от устья реки Электры. Это было не совсем удобное место для стоянки больших судов, но опытный глаз Требация разглядел у громоздившихся высоких известняковых скал несколько песчаных отмелей, на которые во время бури можно было вытаскивать легкие пиратские корабли.

С коренными жителями Крита пришельцы быстро поладили. Критские города сами занимались морским разбоем, охотно принимая у себя наемников из чужеземных храбрецов, не боявшихся моря и умевших владеть оружием.

Поначалу Требаций и все прибывшие с ним римские изгнанники поступили на службу городу Гортине, который тогда нуждался в боевых кораблях для охраны своих торговых судов. Это избавило их от рискованной конфронтации с критскими аборигенами.

Договор, заключенный с гортинцами, обязывал бывших балеарских пиратов делиться с ними захваченной добычей. Однако беглецы из Рима продолжали считать себя частью того гордого народа, который привык повелевать другими и никому не подчиняться. Казна их быстро пополнилась за счет добычи от удачных походов к берегам Греции и Италии. Через год она уже насчитывала около ста двадцати талантов. Эти деньги Требаций и его сподвижники решили использовать для основания своей собственной колонии.

Их стоянка в устье Электры с течением времени превратилась в многолюдный поселок, обнесенный рвом и каменной стеной. Для этого понадобился труд нескольких тысяч рабов, которых Требаций брал в аренду у местных рабовладельцев. Одновременно сюда стекались изгнанники и беглые рабы со всей ойкумены, которым Требаций охотно давал приют, обучая их морскому делу и умению владеть всеми видами оружия.

В один прекрасный день римские изгнанники открыто объявили Гортине о своей самостоятельности.

Построенная в устье Электры крепость своей мощью превосходила любое укрепление пиратов на всем критском побережье. Эскадра Требация насчитывала в то время около сорока легких и средних кораблей. Попытки гортинцев организовать совместный поход всех критских городов с целью наказать «мятежных наемников» не увенчались успехом. К тому времени Требаций успел подкупить влиятельных людей во многих крупных городах Крита