— Детка, — вздохнула наставница, — что у тебя с ногами? Ты ударилась о тумбочку? Упала с лестницы?

— Н-нет! — В голосе девчонки слышались самые настоящие слезы. Или ненастоящие? Проклятье! Анна-Беата была младшей в семье и потому понятия не имела, как надо возиться с малышней. Ни малейшего. Похоже, деликатной и тактичной воспитательницы из нее не получалось.

— Тогда в чем дело?

— Он тяжелый…

Этот ответ, услышанный далеко не в первый раз, неизменно ставил Аниту в тупик. Какая разница, сколько весит симбот? Никто же не предлагает соплячке таскать его на горбу. Сама она затруднилась бы припомнить, почему ее никогда не угнетала масса надетого на нее железа.

— Мариска, это же не ты ее несешь. Это она тебе несет. А ты ей только указываешь, куда и как быстро.

Грустное сопение в капле наушника дало понять, что объяснение впрок не пошло.

Три месяца. Три месяца — псу под хвост. Да в гробу она видала такие «повышения», эдак можно одуреть с тоски. За все время только на две недели Луиза соизволила отпустить подчиненную на плоскость, взявшись присмотреть за Мариской самостоятельно. И то, за эти две недели девчонка ухитрилась напрочь забыть все, чему научилась. Или прикидывалась, что вероятнее. Наверное, у нее здоровое подсознание — если вдуматься, никто в обитаемой Вселенной в здравом уме и трезвой памяти не станет стремиться на плоскость. Может, в этом и причина отсутствия каких-либо успехов в учебе.

— Если ты сегодня пройдешь наконец эту проклятую полосу за положенное время — вечером я возьму тебя в город, — пообещала Анита горю-злосчастью и отвернулась.

В городе с тех пор Мариска была ровно один раз: как только ее выпустили из медицинского отсека, Анита натянула на подопечную форменный комбез и протащила ее по всем злачным местам. Чтобы даже последняя собака, если в Гагарине вдруг объявится такое четвероногое, была в курсе: эта девочка — «младшая сестренка» Анны-Беаты Брель. Со всеми вытекающими последствиями.

И как бы тяжко ни вздыхала ученица, как ни хлопала глазками — брать ее с собой в дальнейшем Анита категорически отказывалась. Не столько из соображений безопасности, сколько для того, чтобы самой спокойно отдохнуть и заняться хоть чем-то, кроме неусыпного надзора за младшей.

За спиной послышался лязг. «Если она опять упала — я не буду ее вытаскивать из шкуры. Пусть встает и вылезает сама». Лязг сменился тихим, ровным гудением приводов. Анита обернулась. Старенькая «Гарпия» легко, неровными дергаными движениями брела к полосе препятствий. В наушнике раздавалось тяжкое сопение Мариски. Анита так и видела напряженное перекошенное лицо девчонки, напрягавшейся с каждым шагом.

«Паршивка», — грустно подумала сестра Анна.

* * *

Я сидел, удобно привалившись спиной к теплой стене, и, полуприкрыв глаза, наблюдал за тем, как Анита, плохо пытаясь скрыть отчаянье, в пятнадцатый раз объясняет Мариске, как выполняют в симботе «кенгуру».

Или в шестнадцатый?

Нас этому обучали во время одного из первых занятий в военном училище, и я поймал себя на том, что кривовато улыбаюсь, вспоминая багрового от натуги инструктора, метавшегося между ковыляющими, судорожно машущими конечностями тренировочными симботами. М-да… было весело.

Приемник в ухе тихо шипел, звук я уменьшил до минимума, поэтому сдавленное рычание Аниты воспринималось как едва слышное змеиное шипение.

— Мариска, зачем! Зачем ты с такой силой машешь ногами! Ты ходить умеешь?!

— Но он же тяжелый! Он давит!

— Да что там может давить?! Просто шагни вперед, у тебя же получалось! И слегка толкнись двумя ногами.

Тяжелый грохот и сдавленное мяуканье в наушнике.

Кажется, я задремал.

Тренировочная «Гарпия» распласталась на полу.

Анита, продолжая шипеть, уже вспрыгнула на спину симбота и сейчас возилась с креплением аварийного извлечения оператора. Откинула заднюю панель, запустила руку внутрь и извлекла на свет божий, то есть в полумрак ангара, рыдающую Мариску.

— Я не могу! Я не понимаю. Анита, ну зачем ты все это делаешь! Ну я же никогда не смогу так, как ты. Оставьте меня на базе, давай я на кухне буду или в комнатах убирать!

— Кухня у нас автоматическая. В комнатах каждая убирает сама — когда и как захочет, — сложив руки на груди, отрезала Анита. — Еще предложения будут? Или все-таки будем работать?

Я сидел молча и совершенно неподвижно. Кажется, и наставница, и воспитанница совершенно обо мне забыли. Меня это вполне устраивало, поскольку я абсолютно беззастенчиво разглядывал Аниту.

Она мне понравилась сразу. Крепкая, быстрая в движениях, ладная. При этом изящная и даже не осознающая этого.

Мне нравилось на нее смотреть, особенно когда она не знала об этом. Правда, чутье у Аниты было потрясающим — она моментально ощущала взгляд постороннего человека, малейшее движение в свою сторону.

Но сейчас она была полностью занята своей воспитанницей, и я смотрел, как она сердито сдувает со лба непослушную прядь темных волос, поправляет комбинезон, резко ставит Мариску на ноги.

Интересно, как это у нее сохраняется такой вот приятный смугловатый оттенок кожи? Не похоже, что она ходит в солярий, оттенок не тот. От солярия получается грубоватый — и бездельный какой-то. У Аниты же он был совершенно естественным.

А ведь больше трех месяцев прошло с того момента, как я увидел ее впервые. И мне так и не надоело ее рассматривать.

Увы, случай выдавался куда реже, чем мне хотелось, но база Сестер находилась за пределами купола Гагарин, да и нас с Фрэдом с первых дней закрутило так, что только успевай поворачиваться.

Тут помогал Папенька. При каждом удобном случае он старался повидать дочку. Та фыркала, говорила, что она вполне способна о себе позаботиться, но улыбалась при этом так, что и Папенька и я — оба расплывались в ответных улыбках.

Хотя Анитина адресовалась исключительно Фрэду.

На меня она смотрела с легким подозрением, и я ее не винил. Я бы и сам так на себя смотрел.

Так прошел месяц.

А потом Анита стала обучать девчонку-найденыша. Дело шло туго. Я это понял, как только увидел Аниту в очередной раз. Была у нее милая манера — если она нервничала, то сразу же начинала слегка прикусывать нижнюю губу. В тот раз она ее искусала едва не до крови. И с тех пор положение дел если и улучшилось, то ненамного.

— Что, никак? — поинтересовался я, незаметно кивая в сторону Мариски, пытавшейся совладать с эластичными ремнями фиксаторов «Гарпии».

— Не то слово. У нее словно блок какой-то стоит. Не может освоить элементарные вещи. Или не хочет.

И это действительно было так. Мариска не могла спокойно пройти и двадцати метров. Стоило ей попасть в симбот, как она начинала тяжело дышать, пульс подскакивал, девчонка потела и впадала в панику. Лишь месяц спустя она перестала поскуливать, когда делала несколько неуверенных шагов в симботе.