в корректорской, можно было смело предположить, что там вычитывают Колин шедевр. Так, в заметке для криминальной хроники он мог написать, что неизвестный маньяк убил свою жертву и «изнасиловал труп». Редакторы чесали в затылках и правили: «надругался над трупом» или «совершил сексуальные действия над трупом». Но Коля оставался верен своей формулировке, которая иногда пробивалась в свет. И тогда знатоки его творчества смеялись: опять у Чумакова труп изнасиловали! Тем не менее, хотя его заметки часто переписывались от и до, практически ни одна из них не шла в корзину, все публиковались с его же выразительными снимками — такова сила реальной фактуры.

Потом Коля вкусил и настоящей славы. Этому предшествовали трагические обстоятельства: в Чечне погибла группа питерских омоновцев. По официальной версии, их на горном перевале атаковали превосходящие силы боевиков. Пишущие и снимающие журналисты состязались в поиске подробностей того неравного боя. И вдруг появилось расследование Николая Чумака (он взял себе такой псевдоним), доказывающее, что омоновцы стали жертвами «дружественного огня», то есть были по ошибке расстреляны своими. Общественность испытала шок. Дополнительный вес материалу придало то обстоятельство, что его опубликовала официозная «Ежедневная газета». Наконец-то Чумаков ощутил, что такое быть настоящим журналистом. Независимым. Его благодарили за мужество и честность. Его цитировали в России и за рубежом. У него брали интервью. Его номинировали на премию Союза журналистов «Расследование года», которую впоследствии и дали.

Разумеется, у такой славы обнаружилась и оборотная сторона. Несколько задетых Колей генералов подали на газету в суд за клевету. Они составили длинный список ошибок и неточностей — в фамилиях, названиях частей и населенных пунктов, которые автор, по их утверждению, допустил. Потом таких судов в его практике будет много. Надо признать, имелся у него этот тяжкий для журналиста грех — небрежность в обращении с фактами и цифрами. Проще сказать, он был изрядным путаником. В нормальной информационной ситуации это могло полностью сводить на нет ценность его разоблачений. Но то в нормальной. А он в какой трудился? Где они — более умные, более точные, более профессиональные, более независимые журналисты-расследователи? Куда они вдруг все подевались в последние пять-шесть лет? Нечего стало расследовать? А коли так, то руки прочь от Николая Чумака. Процессы по фактам его публикаций обычно заканчивались тем, что о них забывали. В лучшем для заявителей случае редакции платили незначительные штрафы и печатали извинения мелким шрифтом.

Так родился независимый журналист Николай Чумак. Его все больше и больше уносило в большую политику, в которой он, положа руку на сердце, мало что понимал. Он стал постоянно летать на Кавказ и вообще, оказывался всюду, где пахло сенсацией и перспективой выведения власти на чистую воду. После того как его однажды избили в подъезде явно по чьему-то заказу, Коля посчитал, что у него развязаны руки для самых смелых обобщений.

Разумеется, возникал вопрос: откуда он берет свою информацию? Однажды он удостоился разбирательства на компроматном сайте. Некий автор изучил его тексты и обнаружил, что Чумак практически никогда не трогает чекистов. Отсюда был сделан вывод, что они и поставляют ему информацию — иными словами, используют его в разборках с другими ведомствами, прежде всего с милицией и военными. Мол, так было и в том давнем случае с питерским ОМОНом. Недоброжелатели стали его называть: «Печально известный сливной журналист из Питера». Пролить свет на эту сторону своей деятельности мог только сам Чумаков. В свое оправдание, если бы он пожелал оправдываться, Коля мог бы сказать, что не его используют ведомства, а он использует межведомственные противоречия в своих целях.

Надо признать, что среди его недостатков не было цинизма и продажности. «Грязными» его статьи не называли (враги предпочитали оценку «глупые»). Однажды крупный милицейский чин, задетый публикацией Коли, пригласил его на разговор. В конце беседы чин сказал довольно беззлобно:

— Черт тебя знает, Чумаков. Я думал, ты полный мудак. А ты, оказывается, нормальный парень. Даже не еврей. Только безбашенный какой-то. Может, еще поумнеешь…

Коля сам любил рассказывать эту историю со смехом.

* * *

Степанян дал самолет не абы какой, а свой, генеральский, которым обычно сам летал. Не тесно, можно вытянуть ноги. От сердца оторвал. Видать, здорово подставился его зам.

— Я все забываю у тебя спросить: а чем закончился тот суд? — поинтересовалась Оксана.

— Какой, Притула? Со мной сейчас судятся по трем материалам. И еще по одному я сужусь как истец.

— По погибшим омоновцам.

— А, этот… Он еще не закончился. Но там иск не против меня, а против «Ежедневной». Их юрист этим занимается.

Оксана обратила внимание, что Коля разговаривает с ней слегка покровительственно. Он изменился, да. Немного важничает. Небось, уже не считает ее настоящей журналисткой. Что это за журналист, которого не таскают по судам? Колю — таскали, и ему это льстило.

— Кстати, Притула, какая у вас в Беслане программа? Митинг, прессуха, что еще?

«Притула? Значит, он будет для нее Чумой, как раньше».

— Не знаю, Чума, все засекречено. Будет митинг в школе № 1. Выступит Букин. По-моему, даже прессуха не планируется. Туда — и сразу обратно. Дядя Степа сказал, что самолет там будет стоять часа три, постарайся успеть. А мне еще надо будет материал в контору перегнать, блин!

— В какой-какой школе митинг? Ты, я вижу, большой специалист. У них там две новые школы построили. Наверное, будет в той, что на улице Ленина. Ясно.

— Ну, я там не была. Честно говоря, совсем не тянет туда ехать. До дрожи в коленках. От одного слова «Беслан» мне становится хреново.

Оксана вдруг поняла еще одну причину, по которой она позвала в дорогу Чумакова. Ей страшно. Накануне ночью ей приснился поразительный сон. Большой зал, напоминающий переполненный зал аэропорта. На полу бок о бок, в тесноте сидят люди с детьми. И она среди них. Они — заложники. И вдруг женщина смотрит на нее — на нее! — с мольбой, показывает на младенца и говорит: «Можно я принесу воды? Он хочет пить». Почему спрашивают разрешения у нее? Боже, так это она держит их в заложниках! Она — шахидка?! Потом зал заволокло дымом, все побежали, а у нее маленькая, шкурная мысль: мне-то куда? Быстрее, быстрее, смешаться с толпой, спастись… Сновидение несколько раз возвращалось к этой точке: спастись… Она проснулась в полном ужасе от увиденного. Разве нормальному человеку может приглючить такое?

— Как ты думаешь, Чума, кому-нибудь из террористов удалось оттуда уйти?

Видимо, они заговорили слишком громко. Лицо оператора Усманова задвигалось под бейсболкой. Оксана приложила палец к губам: тсс!