Человек, к которому были обращены эти слова, вздрогнул, словно получил удар хлыстом по спине. Он на мгновение застыл, точно борясь с искушением бежать, захлопнув за собой дверь подъезда, в который он собирался войти, избавиться от наваждения!.. От того, кто так к нему обратился, скрыться было невозможно.

— По дому не скучаешь? Давно ведь не был, а?

Он медленно обернулся. Улица на окраине большого города была пустынна, как обычно в этот поздний час. Аслан, как его назвали, стоял, пряча подбородок в пуховик, в меховой кепке с опущенными «ушами» и сквозь пелену мелких, падающих с неба брызг оглядывал вереницу припаркованных вдоль тротуара машин. Одна из них, «жигули», мигнула фарами. Он приблизился.

— Поехали, потолкуем.

— С кем?

— Уважаемый человек. Ты его знаешь.

Аслан расположился рядом с водителем. Машина двинулась с места.

Пассажир был спокоен и не проявлял ни малейшего интереса к тому, куда и каким маршрутом его везут. Он знал главное: там, куда его везут, — война. Прошлое, от которого нельзя скрыться. Он пытался — не получилось. И второй попытки у него не будет.

«Жигуль» нырнул во дворик заведения, похожего на автосервис. У двери одноэтажного кирпичного здания, занимая половину дворика, стоял внушительных габаритов лимузин. Аслана ждали в крохотной каптерке. Двое. Одного из них прибывший хорошо знал. Этот человек, можно ручаться, обратил бы на себя внимание в любом обществе, где бы он ни появился. Его звали Хасан. Лысый череп, покрытый паутиной шрамов, словно зарубками многочисленных проведенных им сражений. Гладко выбритый, до синевы, подбородок еще недавно был покрыт густой растительностью. Он держался как военачальник, совершивший вылазку в стан врага, чтобы оценить боевую готовность своих сил. Таких лихих людей чеченская война много породила в обоих враждующих лагерях: смерти они не боялись, потому что давно уже себя похоронили. Хасану было едва за двадцать, но выглядел он бывалым воином. Его сосед по имени Рамазан, седой и вальяжный, по-видимому, прибыл в этот зачуханный автосервис в шикарном лимузине прямо с официального мероприятия, где общался с людьми очень высокого полета, — возможно, с деловых переговоров или просто из офиса.

— Стало быть, ты и есть Аслан, — сказал Рамазан. Ему как старшему полагалось начать разговор. — Тебя искали и вот… нашли. — Он покосился на Хасана. Лично у Рамазана не было никаких вопросов к вошедшему.

— Я прятался не от вас.

— Почему ты выжил, Аслан? — спросил Хасан.

— Полковник приказал мне уходить.

— Тебе? Именно тебе? Именно тебя он решил спасти?

— Он велел: «Ты должен передать кассеты Хасану». Я отказывался, но он сказал, что иначе сам меня застрелит.

— Ну так передай мне эти кассеты, — криво усмехнулся Хасан. — Где они?

— Я не смог их вынести. Там обыскивали всех, кто выбрался оттуда. Я спрятал пакет, чтобы потом вернуться и забрать его. Между камнями, под окном спортзала. Но потом туда не пускали. Они несколько дней не пускали на территорию никого.

— Ты не вернулся за пакетом?

— Вернулся. Но его не было. Они вывезли на грузовиках все.

— И ты не знаешь, куда попали эти кассеты, Аслан?

— Знаю…

— И я знаю! — ударил ладонью по столу Хасан. — Все знают, куда попали кассеты! Они попали в эФ-эС-Бэ, — Хасан почти кричал. — И эФ-эС-Бэ показало, как моджахеды мучают детей. Ты помог эФ-эС-Бэ. Это поручил тебе Полковник? Тебе нечего сказать. Ты совершил преступление перед моджахедами и Аллахом.

— Я не совершал преступления.

Рамазан усиленно делал вид, что не понимает, о чем идет речь, и вникать не собирается. Дескать, его пригласили выполнять представительские функции, а остальное его не касается. Он только внутренне цепенел, когда речь заходила о слишком узнаваемых эпизодах недавней российской истории. За малейшую причастность к этим эпизодам власть сносила голову любому бизнесмену, не то что чеченскому — перспектива, которую Рамазан прекрасно осознавал. Он сделал карьеру в России, был президентом крупного финансового холдинга и главой местного чеченского землячества. Время от времени он делал перечисления на разные благотворительные проекты по просьбе авторитетных людей. У этих просителей никогда не требовали бизнес-планов. Пять миллионов туда, три миллиона сюда, из них десятая часть шла по назначению, а остальное — куда шло остальное, лучше было не задумываться. Что толку задумываться, если выбора у тебя все равно нет?

На прямые контакты с такими людьми, как Хасан, Рамазан давно не шел. Но сейчас его настоятельно попросили. После Беслана, а особенно после гибели Басаева, Рамазана почти не теребили на предмет перечислений. Некоторые из авторитетных людей исчезли, часть структур, финансировавших боевиков, была прикрыта. Теперь ему решили показать, что борьба не закончилась, что впереди ему предстоят новые крупные траты. Что думал при этом Рамазан? Никакой полиграф не смог бы сейчас определить его истинные чувства. Можно только предполагать. Несомненно, спустившись с высот российского истеблишмента, он ясно видел: игра проиграна, после Беслана проиграна окончательно. Хасан сейчас, на его глазах, затевает какую-то авантюру, которая для всех них, включая Рамазана, может стать последней. Он сожалел, что не нашел благовидного повода увильнуть от этой встречи. Из всех троих, возможно, именно Рамазан чувствовал себя наиболее неуютно.

— А что там с твоей сестрой случилось, с Розой? Я что-то не разобрался. Она тоже неправильно приказ Полковника поняла? — Хасан успокоился так же быстро, как и завелся. Последнее его замечание было ироническим, почти шуткой, но оценить ее было некому. Он имел в виду известный эпизод бесланской трагедии, когда две шахидки были расстреляны в здании для младших классов. Это произошло вскоре после захвата заложников. Якобы две девушки-террористки, которые не знали, на какое дело их отправляют, отказались участвовать в издевательстве над детьми и были убиты по приказу главаря. Одной из них была сестра Аслана — Роза.

— Я не знаю, что там произошло. Полковник сказал: несчастный случай. Не знаю. Зачем это вспоминать, Хасан? Скажи наконец, что от меня нужно? Я готов выполнить свой долг до конца. Мне надо приехать? Куда?

Хасан задумчиво смотрел на собеседника.

— Никуда пока не надо приезжать. Живи здесь. Мы скажем, когда ты понадобишься. Ты станешь шахидом. Ты ведь станешь шахидом?

— Я уже сказал.

— Кто будет тебе помогать?

— Я не знаю. Я давно не был дома. Все, с кем я воевал, убиты.

— Ну, не все, я-то живой, — Хасан усмехнулся зловещей усмешкой, не сулившей ничего хорошего тем, кто допустил промашку, оставив его живым.

— Говоришь, не знаешь, кто может тебе помочь? Да, ты действительно давно дома не был. Забыл наши обычаи.

Аслан понял, что имел в виду