Обреченно вздыхаю и даже не думаю вскакивать с кровати, будто меня облили кипятком, никуда этот Марк не денется и ничего с ним не случится, если я выйду через пять-десять минут.

– Хорошо. Передай маме, я скоро буду.

Ответа не последовало, но я уверена, сестра в этот момент кивает, ей всегда нравилось разговаривать молча.

В «порядок» я привела себя за три минуты: пижаму сменила на темно-синие джинсы и черную водолазку, причесала волосы и не забыла спрятать лицо за черной банданой с изображением скелетообразной челюсти. Маму мой внешний вид вряд ли обрадует, но с недавних пор у меня проблемы с праздничным настроением, а она все равно не умеет злиться долго.

То, что я ошибалась насчет запаха пота и разбросанных бутылок, я поняла спустя три секунды. Столько времени мне понадобилось, чтобы уловить приятный аромат мужского парфюма, медленно расползающийся по всему дому, будто ядовитый плющ, и оценить степень аккуратности мужчины, одетого в «футляр» стального цвета, в народе именуемый костюмом-тройкой. В том, что мама тоже заблуждалась, полагая, будто он нам понравится, я убедилась спустя минуту нашего знакомства. По крайней мере, насчет моего «понравится». За Клавдию не ручаюсь, ведь уже сейчас она смотрела на этого незнакомца восторженными глазами и глупо улыбалась. Еще бы, мама и ее нарядила в праздничное накрахмаленное платье цвета спелой малины, перевязала заранее накрученные волосы шелковой лентой на пару тонов светлее, а на ногах Клавдии сверкали белоснежные лаковые туфельки, сестрица будто сошла с обложки детского «Fashion». С этой сверкающей нарядами и улыбками троицы можно смело писать портреты счастливого семейства, на которых никогда не найдется места мне.

– Добрый вечер, Елизавета. Ваша мама много рассказывала о вас с сестрой. Рад, наконец, познакомиться лично.

На когда-то папином месте во главе стола теперь красовался абсолютно не похожий на него человек. «Из крайности в крайность» – мгновенная оценка маминого выбора. Шатен с такой же, как у мамы сейчас, прической, без намека на лишний вес, с белоснежной до отвращения улыбкой и черными до невозможности глазами (никогда не видела черных дыр, но что-то мне подсказывает, что они выглядят именно так). Даже форма их с папой лиц кардинально отличалась, и если их рассматривать в виде овощей, то отец спелый сочный помидор (не тот, что в маркете, наполированный и упругий, а тот, который с грядки, взращенный солнцем и заботой), а передо мной сейчас сидит жилистый огурец, причем тепличный, неестественно сверкающий и без пупырышек. Он однозначно красив, но не той красотой, которая притягивает, а той, которая вызывает мороз по коже и леденит сердце.

– Елизавета – была королевой Англии, а я просто Лиза, – отвечаю без намека на взаимную улыбку и усаживаюсь на единственно свободный за столом стул.

Мама сидит напротив, и я моментально улавливаю ее желание наброситься на меня с просьбами о хороших манерах. Я физически ощущаю ее напряжение и недовольство, еще секунду, и уверена, что получу под столом по ноге, но ее опережает бойфренд.

Губы Марка расплываются в скользкой, вызывающей во мне самые отвратные ассоциации и тошноту, улыбке:

– Хорошо, Лиза, как скажешь. А я Марк. Просто Марк.

Я отмалчиваюсь. Хватаюсь за вилку и принимаюсь активно наполнять тарелку всем, что в радиусе моей досягаемости. Очень быстро в ней появляются: куриная ножка, пара кусочков буженины, два блинчика с красной рыбой, оливье, ложка «цезаря», порция говяжьей печени в винном соусе, два соленых огурчика, жюльен… В общем, моя тарелка превратилась в свиной тазик, но кто мне запретит трапезничать именно так?

– Лиза! – не сдержалась мама и пнула меня под столом ногой. – Марк, прости, просто…

Я зло выпячиваю глаза, всем своим видом демонстрируя раздраженное «Что?!».

– Агата, тебе не за что просить прощения. Я все понимаю. Девочкам всегда непросто принять в доме чужого мужчину. От первой встречи я и не ждал большего. Думаю, со временем мы с этим справимся. Правда ведь, Клавдия?

Ну как же, в борьбу вступил рыцарь дня! Противная улыбка не сползает с лица Марка, а моя сестренка смущенно кивает и изо всех сил пытается справиться с кусочком буженины, заботливо уложенной на ее тарелку мамой, с помощью не только вилки, а и ножа. Стараюсь вспомнить, когда в последний раз в нашем доме пользовались полным комплектом столовых приборов. Ах да, это случалось, когда у нас в гостях появлялась бабушка Нина, скончавшаяся почти десять лет назад. Обычно в нашей семье для поглощения пищи хватает чего-то одного – ложки либо вилки, а папа очень часто вообще не нуждался в подобных «излишествах». «Рыбу, птицу и молодицу – берут руками» – было его любимым выражением. Видимо, теперь настали другие времена.

Час длился будто год. Изображать интерес к маминому кавалеру или принимать участие в их разговорах ни о чем желания не появилось. Клавдия поглощена телевизором, ей уже около получаса нет дела ни до Марка, ни до мамы, хотя при каждом обращенном на нее взгляде мистера идеала она раз за разом тает, будто сливочное масло на солнце.

Я активно набиваю живот едой, чтоб при первом удобном случае сбежать и до завтрашнего полудня не рисковать собственным появлением вне своей комнаты и ни с кем не встречаться.

Спустя обещанный маме час из гостиной меня моментально сдуло ветром. По понятным причинам я не любила отца, но к новому избраннику мамы я испытывала неприязнь на уровне инстинкта.

В темноте лежу на кровати, в миллионный раз изучаю потолок. Бабушка Нина вспомнилась второй раз за вечер. А это ой как много не то что для вечера, а для года. Она бы однозначно одобрила подобный мамин выбор. Марка назвать «олигофреном» у нее вряд ли бы повернулся язык.

Впервые за долгое время я подумала об отце: он раздолбай, алкоголик и простак, но в нем точно никогда не было отталкивающего холода и высокомерия, и умнее других он себя никогда не считал.

Прекрасный цветок родом из джунглей – вот кем увидела я маминого мужчину. Он источает приятный аромат, завлекает своей холодной красотой, позволяет любоваться и восторгаться собой, но стоит к нему прикоснуться, как на лепестках появляются зубы, а аромат превращается в отраву. Таким растением можно любоваться издалека, но в доме его держать точно никто не стал бы. Кроме моей мамы, конечно.

Очередная встреча Нового года не принесла ничего хорошего. Ненавижу зиму! Январь, казалось, поставил перед собой цель уничтожить меня и медленно, год за годом, шел к ней. То, что уже произошло, больше не пугало, а о том, что ждет меня впереди, я могла только догадываться.

Мамино «совсем скоро переедет к нам» не заставило себя долго ждать. Уже в середине января в нашем доме поселился Марк. Из маминой спальни снова стали доноситься недвусмысленные звуки. О физиологических потребностях и умственных способностях женщин мне оставалось только догадываться. Возможно ли такое, что одна животная потребность блокирует все остальное?