Первым заговорил Радко.

– Великий князь, когда были мы в Вышгороде, ко князю Вячеславу прибыл из Киева послом от князя Юрия его боярин Жирослав. Мне удалось узнать, какие слова князя Юрия он привез. Юрию известно, что твой брат князь Владимир отправился к угорскому королю за войском. Он предупредил князя Вячеслава, чтобы от тебя держался подальше, а в случае твоего наступления приказал послать Вячеславову дружину в Киев себе под начало.

– Дозволишь ли слово сказать, великий князь? – осведомился Хотен. Князь мрачно кивнул. – Я прямо из Киева. На воротах проверяют всех въезжающих, развязывают возы у смердов. Как перед войной.

– Спасибо, – князь снова кивнул, на сей раз благодаря. – Как там, привез книгу? А, она у тебя, Радко? Отдай Хотену, а ты сейчас же отвези отцу митрополиту. Нет, постой, посиди сначала с нами, мне потребуется твой совет. Не возражаете ли, ближние мои бояре?

Присутствующие бояре, то есть заметно располневший за три года, что не встречался с ним Хотен, Петр Бориславич, и такой же сухой, как и прежде, безбородый Чудин, переглянулись. Петр Бориславич улыбнулся Хотену и кивнул, Чудин пожал плечами.

– Не нужно семи пядей во лбу, чтобы уразуметь: измена у нас, бояре, – продолжил Изяслав. – Кто знал о цели тайного посольства Владимирова?

Бояре помолчали. Ответил Чудин:

– Нас двое с Петром, да ты, великий княже. Я молчал. А ты, Петро?

– Нем был, как рыба.

– Я тоже не болтал, бояре, – усмехнулся князь Изяслав. – Вам же доверяю, как себе. Однако мы забыли о самом князе Владимире. Моему брату восемнадцать лет, а в нем все еще детство бродит. Мог перед отъездом проболтаться. Давайте думать, кому.

– Дозволь, великий княже? – и Петр Бориславич принялся загибать пальцы на левой руке. – Молодой жене своей венгерке, раз. Хоти своей городской, Маричке, особенно если выпить успел перед выездом, два. Боярам своим, три.

– Насчет невестки моей, Белушевны, сие вряд ли. Та зело юна и по-русски толком еще не научилась. Любопытны Белушевне одни наряды, – заметил князь. – А ты что скажешь, бывший емец, нынче мой боярин-советник?

Петр и Чудин переглянулись снова. Хотен же встал и, поклонившись, заговорил:

– Первое. Сие может быть не свой изменник, а хорошо у тебя прижившийся лазутчик Юрьев.

– Не вижу особой разницы, – нахмурился князь. – Ты сам, боярин, был в отъезде и не ведаешь еще, что для чужих ушей объявлено: Владимир поехал в свою волость, набирать дружину. Чтобы так близко ко мне, государю, подобраться, лазутчик должен был и мне клятву принести. Поймаем – все едино повешу.

– Дозволь продолжить? Второе, следует послать гонца ко князю Владимиру Мстиславичу с твоей грамотой, где ты, великий княже, спросишь прямо и строго, кому он поведал о своем посольстве перед отъездом. И третье. Надо пустить ложный слух, что ты тайно готовишь поход, скажем, на Галич или Новгород и венгерское войско для того и вызываешь. А перед тем начать присматривать в оба глаза за всеми, кому князь Владимир Мстиславич…

– Дозволяю сказать коротко – Мачешич, – махнул рукою князь Изяслав.

– …мог проговориться перед отъездом. И на всех городских воротах поставить людей, в лицо знающих тех, на кого легло подозрение. Когда ложный слух пройдет, лазутчик захочет сообщить о нем своему хозяину в Киев – и птичка в силке.

– Дельно. Только лучше – о моем походе на Новгород Великий, потому что до Новгорода, слава богу, далеко, а вот злого родича моего Володимирку Галицкого лучше не дразнить: еще дождемся его с войском на свою голову, а сейчас сие особливо некстати. Давай, советник, сам займись лазутчиком. А ты, Радко, старый мой слуга, помоги ему своим десятком и из дружины моей возьмите отроков, сколь нужно…

– Позволь, княже, тебе возразить, – поднялся со скамьи Чудин. – Чтобы надежнее было, следует ограничиться отроками Радко, кои вне подозрений. Я же к ним придам трех своих – Моислава, Угрина и Семку: они тоже в отъезде были по моим делам, в Теребовле. А задумка хороша, княже. Раз проявился мерзавец, надо сразу и выловить.

– А я, княже, возьму на себя новгородский слух, когда наш емец ловушку подготовит, – добавил Петр Бориславич и усмехнулся. – Кстати, и черноокая Белушевна любит со мною посоветоваться о своих нарядах.

– Одобряю. Только я не мадьярку в немецком шелковом платье одобряю – то еще зрелище! Спасибо, бояре, за вашу службу. Отдохните. Ты же, советник, ненадолго задержись.

Теперь князь расспросил Хотена подробно о поездке за книгой. На предупреждения Творилы покривился, потом сказал:

– Волхва твоего я одарю. Теперь одна надежда на умницу нашего, на отца митрополита. Если он тайну книги блаженного деда моего не раскроет, то мы с тобой и подавно – тайна ведь книжная! А твоя задумка, как лазутчика выманить, откуда пошла?

– Про такое мне покойный отец, мечник при отце твоем, великий княже, поведал. Только тогда воровской лазутчик засел во дворе богатого купца. Отец мой заранее спрятал в соседней усадьбе вооруженных отроков, а потом распустил слух, что купец уезжает со всеми домочадцами, одного сторожа оставив. Разбойники и нарвались на засаду, и воровской лазутчик с ними.

– Поговори и о своей задумке с отцом митрополитом. Помнится, он мне нечто похожее рассказывал. И еще: возьми на сие дело две гривны у ключника, из них наградишь своих людей, да еще найми себе подручных у гостя Карпа: он не доброхот Юрию, ибо Юрьевы люди убили у него сына. Для слежки нужны люди местные, Владимирские закоулки добре знающие.

– Сделаем, великий княже!

– Яхонт, говоришь, пал? – князь выпятил нижнюю губу, помолчал. – И в Чертовом лесу лежат его голые, обглоданные кости… Что ж, боевые кони редко когда своей смертью помирают. Смерд сказал бы, что подыхают, да у меня язык не подымается… Однако же куда горестнее, мнится мне, если такого верного друга поранят неизлечимо в бою и своею же рукою добивать придется, чтобы не мучился.

– Прости, княже, что не сохранил твоего подарка! – поклонился Хотен.

Князь Изяслав улыбнулся своей прежней белозубой улыбкой, Хотен сразу приободрился.

– И без того дивуюсь, как старичок Яхонт такие походы осилил. И раз так уж пошло между нами, советник, что я тебя конями снабжаю, словно конский барышник, дарю тебе нового коня, опять-таки из своего личного табуна. Добрый венгерский комонь, двухлетка, именем венгерским, что не выговоришь, так я его по-простому Беляном окрестил. Отчего-то, сам не понимаю, не удалось нам с ним подружиться, а ты помоложе будешь, авось справишься. Скажи там старшему конюху, чтобы для тебя Беляна держали в моей конюшне, пока усадьбой своей боярской не обзаведешься.

Хотен поблагодарил за честь и не заметил, как оказался на крыльце великокняжеского терема. Недоуменно посмотрел на книгу, которую, оказывается, все время разговора с великим князем продержал под мышкой, позвал Хмыря, чтобы подвел Рыжка ко крыльцу. В голове у него мутилось от усталости.