смотрел ей вслед, думая о том, какими они еще были детьми, когда поженились. Ему было восемнадцать, ей – семнадцать. Она метиска, он белый техасский парень. Их роман, как всегда считал Ридер, соответствовал романтике самого этого края: широкие просторы и далекие горизонты, молодые сердца, большие и зеленые, как бесконечные луга на востоке, и жизнь в этом краю протекала совершенно непредсказуемым образом, будто ее обдавало дыхание великанов, которые придавали ей форму и меняли ее ход.

Ридер вырос в Кантоне. Его отец был человеком спокойным, работал плотником и бо́льшую часть жизни Ридера казался старым и уставшим. Мать его умерла вскоре после его рождения, и Ридера воспитывал мягкий и терпеливый отец. Они жили на небольшой ферме у шоссе, на земле, унаследованной от какого-то дядюшки или тетушки, умершей задолго до рождения Ридера. Его отец пытался обучить его своему ремеслу, это была долгая и обескураживающая битва.

«Углы тебе никак не дадутся», – заключил наконец его отец и дал Ридеру другую работу – красить, наносить трафареты на мебель и игрушки. Потом они вместе продавали свои изделия на местной ярмарке.

Здесь-то Ридер впервые увидел ее в тени брезентовой палатки ее отца: светлокожая, наполовину мексиканка, в голубом платье, рассматривала сломанные на солнце карманные часы в лотке старьевщика через дорогу. Он проследил за ней, пока его отец торговался с мужчиной из-за цены на скамеечку для ног. Она улыбнулась, прежде чем тронуться с места, сложив часы, и эта ее улыбка показалась ему воронкой в воде, которая затягивала его, беспомощного, через пыльные лотки, через закуток, где бородатые мужчины продавали со своих пикапов ржавое фермерское оборудование и глиняную посуду. Ее длинные загорелые ноги были все в солнечных пятнышках под кедровыми деревьями. Она пересекла шоссе и исчезла среди пыльных палаток и клеток с животными на продажу – утками, кроликами, овцами, собаками и лошадьми, среди горячего воздуха, наполненного неприятными запахами зверей и навоза.

На следующий месяц они с отцом вернулись, поставили свои столы и разложили эскадрилью своих садовых вертушек – в виде пересмешников, ящериц, кукушек, шмелей. Ридер сидел на деревянном складном стуле с кисточкой и банкой белой эмалевой краски. Он рисовал глаза пчеле, когда вдруг поднял взгляд и увидел ее: она стояла за тем же столом, где он впервые заметил ее месяц назад.

Она держала голубое мороженое в бумажном рожке и смотрела на него, улыбаясь.

Они пошли прогуляться.

Ее отец, сказала она, в этом месяце приехал продавать свиней. А в прошлом покупал коз. Она сказала ему, как ее зовут. Он сказал, как зовут его. На следующий месяц они снова встретились на ярмарке и гуляли по рядам темными вечерами, держась за руки, ели мороженое и то и дело останавливались, чтобы послушать ковбоев с гитарами, которые пели всякие гимны. Спустя несколько месяцев Ридер купил ей кольцо в лотке с дешевыми украшениями, которые сверкали на солнце, будто выброшенные на берег жемчужины.

Между их родителями не было ни ссор, ни неприязни. У Ридера не было своего ранчо, но он был хорошим мужчиной, а ее отцу с матерью больше ничего и не требовалось. В их паре царила лишь любовь, и он всегда благодарил за это судьбу.

Она вернулась к нему из дома и поставила холодную банку «Лоун Стар» ему на сгиб руки. Он открыл ее и сделал глоток. Затем принялся рассказывать, а она сидела и слушала, как всегда, как всю жизнь.

– Завтра, – сказал он наконец, – мы пойдем поговорить с некоторыми ребятами. Посмотрим, что получится.

– Поймаешь его? – проговорила она.

Это был вопрос, но Ридер уже пьянел и услышал в нем лишь утверждение, поэтому ответил:

– В кратчайшие сроки. – Хотя никакой уверенности в этом у него не было.

Прошло несколько долгих вдохов, прежде чем она сказала:

– Завтра ей исполнилось бы двадцать семь. Представляешь себе? Двадцать семь лет.

– Ты всегда знала, что это девочка, – ответил он.

– О да, – сказала она.

– Она тебе еще снится? – спросил он.

– Не особо, – сказала она. – Это было уже давно.

Он задумался на секунду, не врет ли она.

– А мне – да, – сказал он.

– Как снится? – спросила она. – Приятно или грустно?

Помолчав, он сказал:

– А разве не может быть то и другое сразу?

Она не ответила, а только нашла рукой его руку, и он почувствовал в ней силу.

Ридер допил свое пиво.

На юг помчался очередной поезд.

Четверг

9 октября

Тревис торчал на крыше мотеля, с замотанным лицом, в шляпе, и прибивал черепицу – это было единственное задание на этот день, которое женщина написала ему на бумажке, прилепленной у офиса. Он глянул на дорогу, услышав визг тормозов, и увидел, как школьный автобус завернул на стоянку и выпустил мальчика. Сэнди, с металлической коробкой для обеда в руках, стоял на гравии и изучал свои джинсы в том месте, где у него порвалась шлевка. Тревис прочитал по его губам: «Сукин сын». Сэнди поднял глаза и увидел, что Тревис смотрит на него. Тревис помахал рукой.

Лестница, прислоненная к крыше, сотряслась, когда мальчик стал по ней подниматься. Голова Сэнди появилась над краем крыши, и ветер взъерошил ему волосы.

– Что вы делаете там наверху? – спросил он.

– Крышу чиню, – ответил Тревис приглушенным повязками голосом.

– Мама сказала, вы работаете по ночам.

– В основном да. Но крышу ночью не могу починить.

– Что у вас с лицом, раз вы носите эти штуки?

– Осторожней на лестнице, – сказал Тревис.

Сэнди ухмыльнулся и оторвал руки от лестницы.

– Не дури.

– Боитесь высоты? – спросил мальчик.

– Не то чтобы сильно любил, – отозвался Тревис.

– А я не боюсь, – похвастался мальчик. Затем взобрался на крышу и устроился рядом с Тревисом. Сэнди указал на крылатого коня над офисом с кафе. – Вам бы коня тоже поправить. У него нога сломалась.

– Мой старик говорил, что для коня со сломанной ногой есть только одно лекарство.

– Да, и какое?

Тревис не ответил.

– А-а, я понял, что вы имеете в виду. Так почему вы не можете работать днем? Мама говорит, это потому, что у вас аллергия.

– И на что у меня аллергия? – спросил Тревис.

Сэнди пожал плечами.

– Тебе, наверное, кажется смешным, что я похож на мумию.

Мальчик только посмотрел на Тревиса со своего места в длинной тени крылатого коня, и Тревис отвернулся, ничуть не смутившись его пристального взгляда.

– Вижу, у тебя со штанами проблемка, – заметил Тревис.

Мальчик подцепил пальцем шлевку.

– Я не хочу об этом говорить, – сказал он.

Они