Данилову припомнился фрагмент рассказа лейтенанта Скворцова: «А потом фотограф замер и глаза выпучил…»

В неожиданно возникшем отражении, словно на видеозаписи, все повторялось, как и описывал Скворцов. Какое-то время свидетель стоял на месте, а затем вдруг развернулся и побежал вдоль зеркальной стены. Забег получился короткий, а на финише фотограф резко присел и уставился вниз, разглядывая что-то, лежащее на тротуаре.

«Фотограф вдруг заметил, что гражданин синеть начал, словно забыл, как дышать, и глаза у него закатились. Фотограф к нему бросился, да поздно. Гражданин рухнул замертво и кранты…»

Данилов на миг обмер. «И кранты?!» Майор резко развернулся. На его движение отреагировала женщина-психолог. Оба уставились на фотографа, который тоже прекрасно видел все, что нарисовалось в зеркальной стене. Никаких предвестников, что свидетель вот-вот начнет синеть или биться в агонии, пока не наблюдалось, но вид у фотографа был кислый донельзя. Губы задрожали, выгнулись подковой, брови взлетели домиком и на глаза навернулись слезы.

– Я… умру?! – едва слышно произнес свидетель и всхлипнул.

– Не факт, – стараясь говорить бодро, ответил Данилов. – Надо валить отсюда!

Он резко ударил по педали газа, развернул машину буквально на пятаке и вырулил на встречную полосу, едва не устроив аварию. Встречные машины завизжали тормозами и заметались по проезжей части, но все обошлось. Машина Данилова вклинилась в поток, а затем помчалась в направлении центра. Сначала майор хотел рвануть прямиком в Управление, но передумал и взял курс на госпиталь МГБ.

Движение в сторону центра было плотное, приходилось маневрировать часто и резко, на грани и за гранью дозволенного, поэтому на звонок, который поступил почти сразу после старта, Сергей ответил с запозданием.

– Майор, в твоем районе новое происшествие, – сообщил дежурный по оперативному штабу.

– Принял. Только с текущим закончу. Дай полчаса.

– Не больше. Там особый случай. Еще вечером все произошло. Из двух пострадавших один в больнице. Вроде бы жив, но перспективы непонятны. А второй… точнее, вторая… как огурчик.

– Понял, сейчас пехоту отправлю, потом сам подтянусь.

– А что у тебя с текущим делом не так?

– Долго объяснять. Ценный свидетель у меня. Надо отвезти.

– Скорее, ему плохо! – вдруг воскликнула женщина-психолог.

– Слышу знакомую музыку, – сказал дежурный. – Ладно, спасай свидетеля. Потом сразу на новый объект, адрес я сбросил.

Фотограф вдруг захрипел и забился в конвульсиях, да с такой силой, что машина пошла враскачку. Данилов покрепче ухватился за руль, но секундой позже на заднем сиденье все стихло. Пассажирка охнула, подалась вперед и вцепилась Данилову в плечо.

– Он отключился! Остановитесь! Надо сделать ему непрямой массаж сердца!

Сергей прижал машину к обочине, выскочил и помог женщине вытянуть на тротуар обмякшее тело свидетеля.

Реанимировать его было бесполезно, Данилов почти не сомневался, но все равно взялся помогать. Он старательно массировал грудную клетку, а психолог делала искусственное дыхание. Продолжалось это минут пять.

– Все. – Майор сел на бордюр и вытер со лба пот. – Как говорят в кино, «мы его потеряли».

– Кошмар какой-то. – Психолог была расстроена, но сохраняла самообладание. – И что, так везде? Это ведь не первый случай?

– Даже не двадцатый. – Сергей тяжело вздохнул. – Но так не везде. Смертельный исход скорее исключение, чем правило. Пока в районе пяти – семи процентов.

– Тоже немало.

– С чем сравнивать. – Данилов пожал плечами. – В авариях гибнут чаще.

– Это в авариях, там риск заложен в сам принцип – ты едешь быстрее, чем положено человеку передвигаться от природы. А тут-то… всего лишь безобидное отражение.

– Соглашусь. – Сергей кивнул. – Но здесь тоже есть принцип: чтобы умереть от старости, надо быть очень здоровым человеком. У погибших с этим делом было слабовато, как я понимаю. Хотя… двое были спортсменами, пропадали в тренажерном зале сутками.

– Это большая нагрузка, могли перетрудиться.

– Похоже на то.

– Так скоро и в зеркало побоишься заглянуть. – Женщина вздохнула и достала телефон. – Алло, скорая? Старший лейтенант полиции Смирнова. Остановка сердца, мужчина. Адрес… сейчас.

Она поднялась и поискала взглядом ближайшую адресную табличку. Данилов тем временем тоже достал телефон, открыл «сообщения» и прочитал присланный оперативным дежурным адрес.

– Покровская, дом десять… – продиктовала старший лейтенант Смирнова.

– Квартира восемь, – будто бы закончил ее предложение Данилов.

– Что? – психолог вопросительно взглянула на Сергея.

– Ничего. – Данилов поднялся. – Адрес нового места происшествия. Улица Покровская, десять, квартира восемь.

– В этом доме? – Смирнова указала на ближайшее здание.

– Выходит, что так. Удивительное совпадение, не правда ли?

– После всего, что я увидела за сегодняшнее утро, удивляться совпадению? – Она пожала плечами. – Не знаю, не знаю. Моя помощь вам еще нужна?

– Помощь? – Данилов покачал головой, но затем вдруг кивнул. – Останьтесь. Вас, если что, не придется вводить в курс дела. Как вас зовут?

– Мария Алексеевна.

– Я Сергей.

– А по отчеству?

– Это лишнее. Дождитесь скорую, Мария Алексеевна, и поднимайтесь в восьмую квартиру. Есть подозрение, что там вас ждет пациент.

Месяц назад

Вспышка сверхновой у тебя на глазах или проход корабля сквозь переливающееся всеми цветами и оттенками видимого спектра газовое облако размером с солнечную систему. Бо Скир оценил впечатление от увиденного в южном городе и его окрестностях как нечто среднее между этими выжженными в памяти эпизодами. Жизнь большого города вспорола все органы чувств, взяла за сердце и вывернула наизнанку разум.

Все, что раньше казалось нормальным, верным, логичным, неоспоримым и перспективным, теперь выглядело глупым, неубедительным, корявым, надуманным и безнадежным. Все, что раньше казалось полноцветной картиной жизни, вдруг превратилось в блеклую кальку. Все, что прежде возбуждало, теперь вызывало стыдливую брезгливость.

Нет, Бо не разлюбил строгие очертания военных баз, серые массивы поселений в колониях, стильные ажурные дома-муравейники метрополии, уклад их суровой жизни, а также своих сограждан, особенно противоположного пола. Дело в другом. Просто Скир понял, что может быть иная жизнь. Не такая, словно ее спроектировал один архитектор, только в разные периоды своей долгой жизни, а разная до головокружения.