– Отказать не отказал, но обозначил время ожидания: от шести до восьми имперских часов.

– Часов? Это местный месяц или больше! Почему так долго?

– Требуются пять согласований. – Скир покачал головой. – Да не автоматических, а личных. Сам знаешь, как это принято в метрополии. Тысячник Донис мужик ответственный и настойчивый, но ускорить дело сумеет от силы на час.

– Бюрократия на грани саботажа. – Красс поморщился. – Неужели они не понимают, что счет идет на минуты?

– В метрополии? Вряд ли. Их жизнь течет по атомному времени, да и в принципе более размеренно, чем в армии. Словно у небожителей. Пока проснутся, потянутся, попьют амброзии с булочкой… уже и полдень. Так что надеяться на рассмотрение запроса в каком-то срочном порядке лично я не стану.

– Чтоб они подавились своей булочкой! – Красс снова взял в руки меню и плотоядно уставился на объемное изображение бургера. – Ну, и чем займемся, пока они согласовывают?

– Чем хочешь. – Бо пожал плечами. – А мне нужно еще подумать.

– Тогда мне еще один бургер, картошку и колу. А тебе кофе.

Маяк

Сегодня

Анна никогда не была особо верующим человеком, поэтому Бог в ее варианте известного выражения не фигурировал. Оно звучало: «Человек предполагает, а природа располагает». В данном конкретном случае полномочным представителем природы выступил ее собственный организм.

По расчетам Бондарева, снадобье «последнего выбора» должно было за считаные минуты взбодрить подневольную помощницу и вновь настроить ее на работу, но зелье произвело совсем другой эффект. Сначала у Анны началась тихая истерика, затем ее минут десять трясло, словно она попала в холодильник, а после девушка опять впала в ступор. Все видела, слышала и понимала, но не могла даже пошевелиться.

Вряд ли среди студентов-оборотней был хоть кто-то понимающий в медицине, но коллективный разум во главе с Бондаревым поставил диагноз «нервный срыв». О причине спрашивать никто не стал, поверили словам смотрителя о напряженной работе и передозировке впечатлениями и эмоциями. Да и не сильно кого-то из замаскированных водяных интересовали причины нервного срыва у какого-то там человека. Они были полностью сосредоточены на своих сородичах.

Анна была с диагнозом согласна, разве что мысленно приплюсовала к провоцирующим факторам три порции разных видов зелья Бондарева. Стимуляторы оказались слишком сильными, или же их действие суммировалось, и они выжали из нервной системы не подготовленной к стрессам нежной городской дамочки все резервы.

С одной стороны, было обидно осознавать себя оранжерейной фиалкой, раньше Анне казалось, что она более стойкий человек. С другой стороны, всегда полезно знать предел своих возможностей. Чтобы соизмерять возможности и нагрузку. «Брать ношу по себе».

Имелось еще и ребро медали. Анне было по барабану, в чем причина опустошенности, бессилия и равнодушия к собственной судьбе. Ей просто хотелось, чтобы этот ужасный смотритель оставил ее в покое. Пусть даже теперь он бросит ее в жуткий подвал или действительно «сотрет в порошок», как пообещал перед тем, как насильно влить пленнице в рот эту жуткую отраву. Все равно. Лишь бы не участвовать в его загадочных экспериментах.

Какое-то время Бондарев задумчиво разглядывал окончательно «зависшую» пленницу и, как показалось Анне, даже собирался что-то предпринять, но так и не выполнил своего обещания. В конце концов он махнул рукой и оставил Анну в покое. Вполне возможно, ему было просто некогда возиться с мелкими проблемами. Происходящее в маяке становилось все более масштабным и по-прежнему требовало его активного участия.

Когда в круговороте водяных наступила пауза – «очеловеченные» липовые студенты перестали притаскивать с моря новых серых големов, Бондарев разделил образовавшуюся ватагу на две неравные части и отправился во главе большинства куда-то в сторону шоссе. Остальных он оставил на побережье под видом отдыхающих и спортсменов.

Верил смотритель в неспособность Анны совершать героические поступки в таком подавленном состоянии или нет, осталось открытым вопросом, но дверь маяка он запер снаружи. Видимо, отчасти все же верил.

После того как на маяке стало тихо, словно в склепе, Анна еще примерно час ощущала себя механической куклой, но затем потихоньку начала возвращаться к жизни. Сначала к ней вернулась способность мыслить более-менее здраво, затем стали прибывать силы, а еще часом позже робко попросилась обратно душевная энергия. Анна поняла, что не все потеряно, если она соберется и одолеет хотя бы один из своих страхов. Лучше всего, если это будет страх перед смотрителем.

«Его ведь поблизости нет. Даже поодаль его нет. Шоссе километрах в десяти от побережья. Значит, Бондарев не может меня достать. В конце концов, не маг он какой-нибудь, хоть и превращает водяных чертей в людей, не примчится волшебным образом за считаные секунды. Что получается? Если я сейчас сумею себя преодолеть, никто меня не остановит. Надо только взять себя в руки и понять, как выбраться из маяка. Через дверь не получится. Через окно? Нет, окна здесь слишком узкие и расположены очень высоко. Протиснуться при большом желании можно, а вот спуститься вниз… как? По связанным тряпкам? Опасно. Да и водяные заметят. Надо найти другой путь. Какой?»

Вообще-то другой путь был очевиден. Через подвал. Не было гарантии, что наружная дверь в подземелье открыта, а тем более что в подвале не осталось водяных. Но что оставалось? Не попробуешь – не узнаешь. Требовалось лишь одолеть второй из списка страхов и решиться.

Анна поднялась, глубоко вдохнула, медленно выдохнула и шагнула в сторону двери. Страх перед водяными поднялся откуда-то из глубин сознания, но Анна подавила эту «моральную изжогу» и, сжав для верности кулаки, подошла к двери.

Она была не заперта. Похоже, Бондарев и впрямь верил, что видит всех насквозь. Паника, которая читалась во взгляде у Анны при одном упоминании подземелья, убедила смотрителя, что гостья не сунется туда, даже если маяк начнет гореть и рушиться.

Анна шагнула на лестницу и едва не скатилась по ней кубарем. Все-таки страх никуда не делся и колени дрожали. Она ухватилась за поручни, переждала приступ паники и продолжила спускаться.

Когда ступени закончились, Анна была уже почти в порядке. Страх вдруг ушел, осталась отчаянная решимость и злость. Такая трансформация эмоций оказалась в диковинку, хотя теоретически Анна была к ней готова. Она где-то читала, что на смену страху часто приходит безрассудная смелость.

Анна двинулась по берегу подземного озерца, поначалу стараясь не смотреть в воду, но затем все-таки осмелилась бросить взгляд на водную гладь и невольно выдохнула. Водяных в озере не было. Почему Бондарев отправил всех оставленных существ на берег и не отрядил никого на охрану маяка? Это интересовало Анну в последнюю очередь. Единственным, что сейчас занимало ее мысли, был простой вопрос: открыта наружная дверь или заперта?

Анна поднялась по освещенному коридору-промоине и остановилась перед массивной дверью. Наступил момент истины. Сейчас должна была решиться судьба приморской пленницы. Воля или вечное заточение в маяке. В том, что заточение будет вечным, она, возможно, преувеличила, но что пожизненным – Анна не сомневалась.