— Да, — еле слышно вымолвила я. — От него.

— А он тебя нашел.

— Да. — Я помолчала, зарываясь пальцами в волосы, теребя их так, что выдернула с десяток, но все-таки нашла в себе силы снова поднять голову и посмотреть на Ростислава, все так же стоящего рядом. Правда, тут же уткнулась взглядом в коленки, не желая видеть сочувствие в этих серых глазах. — Мы много ссорились и расстались, потому что не могли быть вместе, но когда Костя приехал сюда… я с чего-то решила, что все будет по-другому.

Тогда, в прошлый раз, когда мы говорили обо мне в той теперь уже злосчастной бильярдной зале, я выдала Ростиславу то, в чем боялась признаться сама. Я не просто уехала из Солнечногорки, я сбежала из дома, пока желание в который раз попробовать начать с Костей все сначала еще было не слишком сильным.

Я почти знала, что объявление о работе — это завлекалочка для дураков, но уцепилась за него, как за спасательный круг, когда потребовалось найти повод и причину. Мама качала головой, папа сыпал проклятьями и утверждал, что перестанет называть меня дочерью, если я сяду в поезд — я не слушала и не слышала их слов; я думала только о побеге.

— Прости, — сказала я, сжимая на коленях холодные руки. — То, что я хотела сделать, отвратительно. Мне так стыдно перед тобой.

Я услышала шаги по мягкому покрытию, скрадывающему звуки, а потом Ростислав пододвинул к моему стулу другой стул, опустился на него и тяжело вздохнул.

— Я же просил тебя не извиняться, Юстин. — Краем глаза я увидела, как он откинулся на спинку стула. — И я в этой ситуации тоже не святой агнец, к слову. У меня тоже были… причины.

На несколько секунд повисла тишина.

— Мы с Лидой уже давно поддерживаем видимость семьи ради сына, — сказал Ростислав после паузы, и в его словах была теперь отчетливо слышна горечь. — Мы сохраняем брак, потому что в случае развода моя бывшая жена и сын возвращаются во Владивосток, откуда Лида родом и где живет ее мать. Я буду видеть Сережку только раз или два в год, на каникулах… А я однажды поклялся, что никогда не разрушу свою семью и не стану для своего сына приходящим папой. Самонадеянный глупец.

Я покосилась на него; он смотрел прямо перед собой.

— Четыре года назад в моей жизни появилась женщина. Три года назад она из моей жизни исчезла, и почти одновременно появилась ты… — Ростислав сделал глубокий вдох, но мне не показалось, что он набирается сил для признания в любви. — Ты раздражала меня поначалу так сильно именно потому, что была такая же, как она. Меня потянуло к тебе потом так сильно, потому что ты была такая же, как она. Вы даже внешне с ней похожи: волосы, глаза, овал лица, а на той свадьбе… В какой-то момент я подумал, что схожу с ума. Я ревновал тебя так, что почти не соображал, что делаю и что говорю. Я был готов вытащить тебя из того кафе и…

Он снова глубоко вздохнул, заставляя себя замолчать.

— Ты ведь любишь своего мужа.

И, пока я приходила в себя после этих неожиданных, но ударивших меня прямо в сердце слов:

— Ты говорила ему об этом?

— Никогда, — одними губами прошептала я, снова глядя на него, и теперь Ростислав повернулся ко мне тоже. — А ты? Ты сказал ей?

Глаза его стали цвета потемневшего предгрозового неба.

— Да. Я сказал. Но было уже слишком поздно. Пока я раздумывал, стоит ли пересматривать свои принципы и уходить из семьи, она… Александра, ее звали Александра, — выговорил он медленно и будто через силу, — вспомнила о своих. Саша рассталась со мной незадолго до того, как Горский тебя повысил. Буквально пара дней.

И, потеряв женщину, которую любил, ты вернулся к нелюбимой, чтобы жить с ней ради своего сына.

Я как-то автоматически поднялась со стула, застегивая оставшуюся пуговицу пальто. В голове проплывали его поступки, мои слова, наши стычки, наши поездки, которые, как оказалось, были не заслугой Юстины Борисовны Тумановой/Лукьянчиковой, как таковой, а лишь заслугой ее сходства с Александрой, на которую она была так похожа.

Что же за мазохист ты, Макаров Ростислав, если готов видеть рядом с собой каждый день ту, что разбила твое сердце… и понимать, что, несмотря на внешность и характер, это совсем не она?

Я подумала о Лиде, о женщине в розовом платье, вынужденной улыбаться и изображать семейное счастье с мужчиной, который ей изменял — потому что она не хотела причинять боль своему ребенку и потому что ее отвергнутому любовницей мужу просто было некуда больше идти.

Что же за мазохистка ты, Макарова Лида, если готова простить слова любви, которые твой муж шептал чужой обнаженной женщине в чужой постели?

И это с его женой я хотела поменяться местами… И это его я считала образцовым отцом…

— Юстина.

Я остановила Ростислава жестом, хоть и малодушно не смогла встретиться с ним взглядом.

— Не делай хуже. Я пыталась с тобой забыть о своем муже, ты — о девушке, которую когда-то любил. Мы оба едва не совершили то, о чем могли бы жалеть всю жизнь. Я бы никогда ни тебе, ни себе этого не простила, и ты это знаешь, раз уж я так похожа на нее. — Я перевела дыхание, чувствуя, как стены вокруг в буквальном смысле на меня давят. — Я все-таки доберусь домой сама. Не провожай.

Я молча вышла из номера и направилась по коридору, цокая каблуками и ловя краем уха отзвуки доносящихся из-за прикрытых дверей номеров чужих жизней.

Кто-то смеялся.

Кто-то говорил о чем-то серьезном.

Кто-то звенел бокалами и пел.

Кто-то плакал.

Уже у лестницы, ведущей на первый этаж, я все-таки остановилась и оглянулась на номер, где остался Ростислав. И четкое ощущение потери овладело мной, когда я поняла, что даже несмотря на то, что мы не смогли заняться на этой узкой кровати сексом и остановились, призрачное что-то, возникшее между мной и Ростиславом Макаровым за эти два с половиной года, в этот день и этот вечер сделало первый шаг к превращению в ничто.

Глава 18