добро, или, по крайней мере, хочет, чтобы его так воспринимали». Энантиодромия (переход в противоположность) — приход Антихриста, ожиданию которого мы обязаны активностью «духа истины»[226]. Теневая сторона божественного образа не может быть подавлена без последствий.

Время, в которое писалось это сочинение, было отмечено растущим страхом ядерного уничтожения. Юнг замечает:

Предыдущие поколения могли себе позволить игнорировать тёмную сторону Апокалипсиса, поскольку конкретно христианские достижения нельзя было легкомысленно подвергать опасности. Но для современного человека всё наоборот. Мы наблюдаем вещи настолько неслыханные и поразительные, что вопрос, совместимо ли подобное с идеей доброго Бога, стал животрепещущим[227].

Что же произойдёт, спрашивает Юнг, если парадоксальная натура Бога заявит о себе? Его ответом было ждать от бессознательного сна, предлагающего третье решение, вне противоположностей. Символ этого третьего — «ребёнок-герой», который, как знали алхимики, соединяет тьму и свет. На психологическом языке это рождение самости.

Обращаясь к мировой сцене, Юнг ощущал, что провозглашение Папой в 1950 году Вознесения Девы Марии стало необычайно важным ответом на нужды времени. Хотя Папа среагировал на желания масс, новая догма показала жажду мира в этот период борьбы противоположностей.

Кроме того, Юнг рассматривал новую догму как превращение Троицы в тетраду добавлением женского начала. Далее, символически он рассматривал Вознесение Марии как движение к воплощению Бога в человечестве, понятию, которое он отождествлял с иерогамией (священным браком) и «грядущим рождением божественного дитя, которое, согласно божественному стремлению к воплощению, выберет для этого эмпирического человека»[228]. Иерогамия, слово языческого происхождения, адаптированное к христианству, понимается как «приземление» духа и «одухотворение» земли, единство противоположностей и воссоединение разделённых[229].

На психологическом языке это означает, что напряжение в личности, оказавшейся перед на первый взгляд неразрешимым конфликтом противоположностей, может пробудить архетип целостности, выражающий себя символами божественного. Это воплощение Бога, представляющего собой самость.

Читателю этой загадочной книги важно помнить, что Юнг верил в то, что он отвечает божественному сознанию, то есть самости. Утверждение Юнга о том, что Бог есть символ самости, а не наоборот, его пламенную речь можно считать реакцией самости на неполный коллективный образ бога, преобладавший тысячелетиями.

Паули и «Ответ Иову»

Преодолев первоначальное нежелание читать недавно вышедший «Ответ Иову», Паули выбрал равноденствие (19 сентября 1952), чтобы углубиться в книгу. Он быстро проглотил первые двенадцать глав, получая удовольствие от «лёгкого духа» книги и «встречающегося сарказма». Ночью ему приснился беспокойный сон, который, как он чувствовал, был реакцией на книгу Юнга. Через девять дней другой сон озадачил его таинственным набором образов. Очевидно, что это было эмоциональное воздействие «Ответа Иову», но, как и всегда со снами неясной природы, Паули ожидал, пока их значение раскроется со временем.

В декабре 1952 года Паули вместе с женой отправился на конференцию физиков в Индию. В качестве гостей Хоми Бабы, очень состоятельного человека, ведущего атомного физика Индии того времени, они осматривали достопримечательности. Хотя путешествие плохо сказалось на здоровье его жены, Паули нашёл этот опыт весьма стимулирующим и волнующим. Он ощутил Индию как место, где противоположности были ясно видны, и это разбудило все противоположности в нём самом.

После возвращения в Цюрих Паули поделился с коллегой Маркусом Фирцем (19 января 1953) своей неразрешенной проблемой. Он объяснил, что во сне столкнулся с некими персонажами, судя по всему, знающими о соединении противоположностей. Особенно важным ему казался образ китаянки, которая, как он утверждал, стоит «вне противоположностей».

Путешествие в Индию открыло Паули истинную панораму оппозиций. Оказавшись затопленным прошлыми и новыми фрустрациями, Паули впал в отчаяние и сдался. Вместе с влиянием «Ответа Иову» путешествие в Индию вызвало у него ощущение, что он неверно толкует свои сны. В опустошенном состоянии он писал Фирцу (19 января 1953):

Я убеждён, что эти мотивы из снов, с различными вариациями разворачивающиеся в течение многих лет, связаны не только с моим личным застоем, но и с более глубоким уровнем — застоем в физике. К несчастью, я также убеждён, что задача понимания и толкования таких снов сильно превышает возможности всех современных психологов[230].

Выразив так своё ощущение безнадёжности, Паули объявил, что (в настоящий момент) обсуждение снов не имеет для него первостепенной важности. Гораздо важнее было обратиться напрямую к нерациональным явлениям, которые упускают из виду естественные науки. Он верил, что желаемое coniunctio противоположностей придёт к нему, только если он сможет поразить представителей традиционной религии и традиционной науки. Что именно нужно сказать, он не знал. «Шок», который воображал себе Паули, скорее всего, произрастал из тех же ощущений, которые заставили Фладда критиковать Кеплера, или Юнга — написать «Ответ Иову»: энергии самости, требующей признания. Очевидно, Паули всё ещё слишком идентифицировал себя с объектом критики, чтобы выразить свои чувства словами. Рациональный ум неохотно принимает фаустовского чёрного пуделя.

Ровно через год после письма об «Эоне» Паули написал Юнгу длинное письмо (27 февраля 1953), состоявшее из трёх частей. Первая часть касалась «Ответа Иову», остальные две — продолжения размышлений Паули о писхофизической проблеме. В начале письма Паули начертал загадочную фразу: «Девиз: быть или не быть — вот в чём вопрос». Далее станет понятен смысл этой цитаты.

Письмо начиналось так: «Прошёл год с тех пор, как я последний раз писал вам, и теперь, как мне кажется, пришло время написать вам снова, чтобы осуществить мой давно лелеемый план. Тему, которую я выбрал в этот раз, можно назвать: Заметки неверующего о психологии, религии и вашем Ответе Иову»[231].

Пошло пять месяцев с тех пор, как Паули первый раз прочитал «Ответ Иову», за это время он успел побывать в Индии. Нетрудно представить, как эта страна с эротическими изображениями многочисленного пантеона богов контрастировала с обличительной речью Юнга против монотеистического божества. Эта трясина подтолкнула Паули сформулировать свои ощущения касательно физики, психологии и религии в их отношении к психофизической проблеме. Объявив себя «неверующим», Паули выразил своё понимание основного намерения Юнга при написании «Ответа Иову»: книга предназначалась для неверующих, а не для тех, кто принял догму веры. Хотя оба учёных стремились ввести в игру сознание, они расходились в отношении к духу и материи. Держа в уме эти различия, Паули надеялся, что установилась новая основа для взаимодействия физики, психологии и религии.

Из-за самой природы книги Юнга Паули, как он писал, мог высказать только личное мнение, а не научное. Он решил выразить чувственную часть своей реакции, приведя несколько тесно связанных с темой снов. Сначала он обратился к сновидению, увиденному сразу после