страдает от аритмии (нарушения сердечного ритма) и тахикардии (повышенной частоты сердцебиения) — результатов, как он считал, сильнейшего умственного напряжения. Он полагал, что напряжение при написании эссе «Дух психологии» (Der Geist der Psychologie) в 1946 году вызвало его первый сердечный приступ, и такие же последствия имело эссе о синхронистичности. Сложнейшая проблема coniunctio[242], которая оказалась «выше его сил» была отложена до лучших времён. С такими ограничениями Юнг не ожидал скорого возобновления переписки: «Я должен набраться терпения и так вынудить других [практиковать] ту же добродетель»[243].

Юнг был глубоко взволнован письмом Паули. Удивлённый сильной реакцией физика на предложенную теологическую проблему, Юнг писал: «Вы можете себе представить, с каким волнением я читал ваше письмо. Исходя из этого, спешу дать соответствующий полный ответ»[244].

Как и следовало ожидать, Юнг получил массу писем от «верующих», оскорблённых явным осквернением святынь в «Ответе Иову». Одному из критиков Юнг ответил: «Уверяю вас, что верующий не узнает ничего из «Ответа Иову», поскольку ему уже [известно] всё. … Я без колебаний признаю свою крайнюю ограниченность в вопросах познания через веру и потому советую вам со стуком захлопнуть мою книгу и написать на форзаце: Здесь нет ничего для верующего христианина»[245]. Однако с Паули всё было иначе. Поскольку он признавал себя «неверующим», о чём и сообщил в начале письма, его критика ложилась в рамки сочинения, и Юнг нашёл его замечания конструктивными.

Неудовлетворённость Паули «Ответом Иову» была связана с односторонним подчёркиванием одухотворения материи (Вознесения Марии). Из сна об Эслингене Паули заключил, что тёмная женщина символически представляла то, что отрицалось в «Ответе Иову»: материализацию духа или конкретное воплощение хтонического измерения духа. Юнг, напротив, считал, что она представляет «обратную физическую сторону» Вознесения, которую Паули попросту не заметил. Он утверждал, что Богиня-Девственница, как часть христианской тени, необходима для полноты Троицы. Присоединение Богоматери предполагало рождение Бога (на языке психологии — самости) в человеке. Юнг объяснил, что решил рассмотреть Вознесение в его собственном праве, оставив вопрос отношений психе и материи для эссе о синхронистичности. Однако это не умиротворило Паули, и он продолжал настаивать, что психе и материя должны гармонировать в любом случае.

Что же до сна об Эслингене, Юнг заключил, что тёмная женщина означает недостаточную связь Паули с анимой. С ноткой сарказма он спрашивает: «Из Назарета (Эслингена) может ли быть что доброе?» (Евангелие от Иоанна 1:46)[246]. С точки зрения Юнга, у Паули были не очень хорошие отношения с бессознательным.

Через девять дней после сна об Эслингене Паули увидел сон о китаянке. Юнг уверенно истолковал этот сон: китаянка, по его мнению, выражала психоидный фактор как расширение архетипа, которое может проявляться как психически, так и физически — такова, например, синхронистичность. Ритмичное перемещение китаянки вверх-вниз по лестнице вызывает в памяти circulatio алхимиков, мистический принцип, соединяющий внешний и внутренний мир. Её целостность напоминает о классической китайской философии, где психофизические противоположности — инь и ян — представлены особенно чётко. Экзотичность китаянки заставила Юнга заметить, что её действия вызвали сближение, притяжение друг к другу верхнего и нижнего — во сне потолка и пола. Он связал танец женщины с эротической функцией, которая во всевозможных обличьях лежит в основе человеческих взаимоотношений. Привлекательность китаянки, видимо, усиливала эффект от её действий.

Связь Эроса с ритмическим танцем — важный момент. Для понимания психофизической проблемы необходимо было преодолеть сопротивление интеллекта Эросу. Юнг так пишет об этом: «Соединение противоположностей — дело не только интеллектуальное … поскольку лишь из собственной совокупности возможно создать модель целостности»[247]. Таким образом, если Эроса недостаёт, возможен лишь интеллектуальный подход к психофизической проблеме. Юнг напомнил Паули, что архетип целостности пока не в пределах его досягаемости. Задача «нового профессора» оставалась нерешённой[248].

Доказуемое или недоказуемое

Юнг считал, что понятия бытия и небытия могут привести к метафизическим суждениям, вроде религиозной догмы «Бог есть любовь». Подобные заявления — утверждал он — пережитки примитивного религиозного менталитета. Взамен он предложил понятия доказуемое и недоказуемое, означающие осознание, свободное от суждений. Психический опыт архетипа, к примеру, доказуем, так как для испытавшего этот опыт он реален, тогда как утверждение, что архетип существует независимо от этого опыта — уже суждение; сам по себе архетип недоказуем. Соответственно, поскольку Юнг считал себя учёным, он рассматривал реальность архетипа как гипотезу, на которой и основывал свою психологию. Его заинтересованность в снах Паули, которую мы наблюдаем во второй главе, — пример того, как он пытался подтвердить эту гипотезу.

Предложение Юнга имело далеко идущие последствия, так как пока архетипы, будучи недоказуемыми, проецируются на мирские суждения, противоположности останутся разделёнными и индивидуация не сможет осуществиться. Юнг писал:

Только в индивидуальной психе можно совершить объединение [противоположностей] и испытать и ощутить главное тождество Идеи (духа) и Материи. … Метафизические суждения ведут к одностороннему восприятию — одухотворению или материализации, поскольку они берут более или менее существенную часть психе и помещают её либо на небеса, либо на землю. В итоге она тащит с собой и остальную часть личности, лишая её уравновешенности[249].

Утверждение, к примеру, что Христос есть Бог — метафизическое. Если же его божественность признать недоказуемой, психе откроется для более широких толкований, свободных от догмы.

Признавая роль психе как посредника и наблюдателя, Юнг считал, что её важность сильно недооценивают и наука, и религия: «Теологи так же отталкивают психологов, как и физики, только первые верят в дух, а вторые — в материю»[250].

Юнг завершил своё письмо Паули, выразив своё удовлетворение тем, что в основном их мысли продолжают идти параллельно. Алхимический дух связывал вместе их размышления.

Ответ Паули Юнгу

Враждующие братья

Упоминание Юнга о проблемах со здоровьем не помешало Паули спустя три недели (31 мая 1953) отправить ему пространное письмо, указав, что в нём выражаются долгосрочные идеи, не требующие немедленного ответа. Паули одобрил понятия, предложенные Юнгом — доказуемое и недоказуемое; они позволили ему выразить свои мысли об отношениях между духом, психе и материей без применения метафизических суждений и религиозных обертонов. Они также предоставили ему подходящий способ установить своё «духовное происхождение» и выработать вектор своих метафизических интересов.

Вопрос стоит не о существования духа, — писал Паули, — но о том, как подступиться к этому измерению. Он обещал объяснить, как, будучи физиком, столкнулся с теми же теологическими вопросами, к которым обращался Юнг