— Я давал клятву. Перед Высшим и святым Лукой, клянусь оказывать помощь хворым, ну и далее по тексту.

— Вы ведь шутите? — с надеждой протянул мужчина и тут же посветлел лицом. — Вероятно все куда проще. Вы ведь узнали меня. Поняли, что перед вами звезда и желаете провести со мной время. Это я как раз способен понять. Но мы можем прийти к соглашению. Я дам вам автограф и выдам билеты на все мои выступления в течение года, которые будут проходить в столице.

— Вы не так поняли…

— По два билета для вас и вашей спутницы, — на последнем слове мне послышалось подозрительное напряжение.

— Уважаемый Федор Борисович, в моем предложении нет второго дна или другого смысла. Так что готовьтесь к следующему приему. А затем составьте расписание посещений и согласуйте его с помощником лекаря.

Гость открыл было рот, чтобы что-то произнести, но в последний момент передумал:

— Тогда до следующей встречи, Василий Михайлович, — с ядовитой ухмылкой произнес он, а затем развернулся, сгреб плащ и вышел из кабинета, громко хлопнув дверью. Я же открыл папку и принялся описывать события первого приема.

В приемной же послышался голос Нины. А через долю секунды, Федор Борисович разразился ругательствами. Причем в словах гостя я услышал плохо скрытое презрение и злоба.

— Значит, все же ненависть к женщинам, — заключил я. — Картина начинает вырисовываться.

Отложил ручку и встал с кресла. Направился к выходу из кабинета, чтобы побеседовать с пациентом. Но тот словно почуял это. И когда я вышел в приемную, то застал только Нину, которая сидела и за столом и растерянно смотрела в сторону двери.

— Все в порядке? — уточнил я у помощницы. Та вздрогнула и закивала:

— Да, Василий Михайлович. Странный он какой-то.

— И не говорите, — вздохнул я. — Совершенно запущенный случай. Но ничего. Я постараюсь это исправить. Я же все-таки клятву давал.

Глава 11

Рабочая суббота

— Ну как же так, сын? Как так?

Старый граф Солнцев говорил спокойно, не повышая голоса. Казалось, что он был отстранен и погружен в себя, когда задавал вопросы. Но стоящий перед ним мальчишка опустил взгляд и вжал голову в плечи, словно в предчувствии удара.

Я вместе с Александром Петровичем Солнцевым, который много лет назад и был этим самым мальчишкой, стояли рядом и смотрели на воспоминание о двух людях.

— Он был хорошим отцом, — тихо произнёс пациент, с тревогой глядя на мужчину.

Я уже начинал понимать, в чем дело. Но продолжал наблюдать за происходящим, давая возможность пациенту проникнуться своими воспоминаниями.

Мальчишка сильнее вжал голову и едва слышно пробормотал:

— Противник оказался удачливее. Я не сумел. Не смог…

— Все хорошо. Я понимаю, — произнес мужчина и на мгновенье на его лице появилось странное выражение, которое я не смог опознать. Оно могло означать, что человеку больно, но уверенности в этом не было.

Граф расправил плечи и неспешно прошелся по кабинету. Каждый его шаг был подобен удару молотка. Затем мужчина вернулся и вновь остановился напротив замершего мальчика. Тяжело вздохнул и произнес:

— Все хорошо, сын. Не смог и не смог.

— Я хотел победить, правда, — отчаянно произнес мальчишка и покосился на каминную полку, которая была заставлена кубками.

— Я понимаю, — ответил граф, хотя было видно, что мужчина опечален. — Все хорошо. Иди, занимайся своими делами.

Граф сел за стол и улыбнулся:

— Ступай. Ни о чем не переживай. Это всего лишь соревнование.

Мальчишка неловко развернулся. И словно на деревянных ногах вышел из кабинета и направился в комнату. Каждый шаг давался ему с трудом. В голубых глазах застыли слезы.

— Он никогда не повышал голоса и не наказывал меня, — прошелестел Александр, и я покачал головой:

— А вы сами хотели заниматься фехтованием и побеждать на этих школьных турнирах? Вам это нравилось?

Я обернулся к Александру, ожидая ответа. Солнцев открыл было рот, но я поспешно предупредил:

— Только честно.

— Хотел… Наверное.

— Но на уроки фехтования вас отдал отец? — уточнил я.

— Нет, я сам попросил себе преподавателя. У отца в кабинете висели награды и грамоты. И наградные листы за службу. Он был военным. Дослужился до капитана тринадцатого полка, получил титул. Он всегда гордился тем, что всего добился сам.

— Тринадцатый, — произнёс я. — Это которые «жар-птицы»?

Мужчина кивнул:

— Они самые. Отец получил титул за оборону Зимнего Дворца.

— Суровые в том полку царят нравы, — заметил я. — Говорят, это был последний полк, где были отменены шпицрутены.

— Отец рассказывал, что солдат их полка часто наказывали, — ответил Александр.

— И его тоже? — осведомился я.

— Да. Он упоминал, что их секли за любую провинность. Вбивая дисциплину.

— Но никто не жаловался, верно? — я старался говорить ровно, чтобы в моем голосе не звучало обуревающих меня эмоций.

— Нет. Отец всегда говорил, что солдат понимает, что наказание заслужено.

Мы вновь вернули внимание мальчику, который тем временем вошел в комнату, запер за собой дверь. Сел на кровать, взял со стола большой степлер. Взвесил в ладони, а затем закатал рукав и всадил скобу себе в кожу. Зашипел от боли. И нажал на кнопку еще несколько раз.

Мой пациент побледнел и отвернулся. Я заметил, как сильно он стиснул зубы и на углах челюсти появились желваки.

— Это был первый раз? — уточнил я, и Солнцев судорожно кивнул.

— Тогда достаточно. Хватит.

Я взмахнул рукой, и образ рассеялся. Мы снова оказались в кабинете Дельвига.

Сидящий напротив мужчина часто заморгал, словно никак не мог понять, где он находится.