Васька, Ганька, Павлушка и пастух залегли за камни.

— Ишь, чорт золотопогонцый, я-ж тебя уложу,— бурчал под нос пастух, целясь в офицера.— Теперь, ребята, я останусь с вами, теперь мне домой все-равно лучше не являться.

— А как же стадо?

— А, чорт с ним, оно наших толстопузых богачей. Нехай сами пасут!

— Пастух, теперь ты у нас за старшего будешь. Ладно?

— Ладно. Тише, Нехай ближе подъедут.

Казаки шли мелкой рысцой. Подпустив поближе первую колонну, пастух скомандовал:

— Цель по офицерам... Тсс... Пли!

Раскатистый залп понесся по ущелью. Два офицера грохнулись с лошадей на землю. Остальные два заряда ребята промазали. А может быть кого-нибудь легко ранили — трудно было разобрать.

— Два готово! — стиснув зубы, крикнул Павлушка.

— Эго я,—сказал пастух.

— Ну да, ты... Это я,—не соглашался Васька.

— Целься, ребята, еще... Пли!

В рядах казаков произошло смятение. Оглядывая вершину скалы, они искали врагов, но их, конечно, не было видно. Раздалась внизу команда и вдруг дождь пуль загудел над головами ребят.

— Прижимайся, прижимайся к земле, командовал пастух.—Бей по золотым погонам — пли!

— Ага! — вскрикнул Ганька, когда с лошади упал еще один офицер.— Подсадил кабана.

И в восторге он чуть не вскочил на ноги.

— Да ты что, сбесился, что ли! —испугался Васька.— Куда ты голову высовываешь?

— Пли! — не унимался пастух.

Вдруг внизу часть казаков спешилась и стала карабкаться по утесу.

— Эге, ребята, дело хужей. Тикайте! Да ползком, ползком! Куда вы, черти, поднимаетесь!

Ползком, от дерева к дереву, от скалы к скале, мальчики оставили позицию.

— Ну, теперь к своим. Бегом!

Выбежав на большую дорогу, ребята увидели, что она была пуста.

— Глядите, наши уже давно прошли.

— Теперь по дороге итти опасно. Идем лесом.

Версты через три мальчики наткнулись на свою заставу.

— Стой! Кто идет?

— Свои. Партизаны.

Присоединившись к своим, мальчики разузнали, где находится Алешка, побежали к нему и рассказали обо всем происшедшем в его отсутствие.

— Надо бы Филькиному отцу сообщить,— сказал он.

— Филькин отец ушел далеко вперед, с первой колонной.

— Эх, Филька, Филька! Вот хороший был товарищ!

— Да, такого, как Филька, не скоро сыщешь.

— Неужто убьют его?

— Чего там убьют? Кабы он был с оружием, а то так, пастух. Чего они пастуха убивать будут?

— Да, с них все статься может. Если еще к рядовым казакам попадет—ничего, а к офицерам—измываться будут, собаки.

ПЫТКА

Когда Фильку доставили в штаб, он, бедняга, совсем запутался в ответах. Конечно, трудно ему было выворачиваться, когда с одной стороны его ловили всякими хитростями на словах, а, во-вторых, били, не жалея сил. На одном Филька стоял твердо —не говорил, кто отступает, сколько их, кто командиры, сколько пушек, какие запасы снарядов и пр. Сам-то он всего этого хорошо не знал, но если бы и знал, все равно поклялся он отвечать на все такие вопросы двумя словами: „не знаю".

В остальном Филька признался: и кто он, и откуда, и зачем пастухом нарядился.

— Ну, я таких мальчишек еще не видел,—говорил белогвардейский полковник.—Упорный, дьяволенок, как скала. Если там все большевики такие, гак не скоро мы с ними сладим.

— Что-ж делать с этим мальчишкой, господин полковник?—спрашивал есаул, ведь он разведчик, шпион. Я бы его расстрелял.

— Куда его, такого прыща, расстреливать?

— Но, ведь, мы должны же у него узнать правду, а, во-вторых. неужели мы не сумеем заставить его говорить? Ведь, он, этот змееныш, под обстрел подвел нашу разведку.

— Очевидно, не сумеете, господин есаул,— ответил полковник.—Набрал этот прыщ в рот воды и хоть ты что!

Есаула это задело за живое.

— Ну ладно, посмотрим,—сказал он многозначительно и приказал посадить Фильку под замок.

Фильку втолкнули в какой-то темный подвал и заперли.

Не прошло и получаса, как явился есаул.

— Вот что,— обратился он к Фильке,-если ты мне не скажешь всего, я тебя ночью сегодня зарублю. Понял? Ты думаешь, я шучу? Я тебя, мерзавца, на мелкую окрошку изрежу. Подумай. Вечером я приду, и если ты не откроешь свой рот,— вот! —и есаул, обнажив шашку, погрозил ею Фильке.

Не ожидая ответа, он вышел, и дверь за ним сейчас же захлопнулась. За дверью Филька услышал голоса. Подбежав ближе и прислонившись ухом, он расслышал жуткие слова. Есаул говорил кому-то:

— Приготовь угли и железо. Раскаленным железом буду прижигать пятки, пока не скажет всего. Я докажу-таки полковнику, что сумею выудить у этого щенка все, что мне надо.

Филька замер.

— Неужели, неужели такие муки?—подумал он. И вдруг такая злоба и ярость обуяла его, что он, стиснув зубы, поклялся скорее умереть, чем проронить хоть одно слово. Но пережитый день окончательно отнял у него силы. Опустился Филька на колени, забился в угол и вскорости от усталости заснул.

Проснулся он когда уже село солнце. Сквозь небольшое решетчатое окно глядел тусклый серый вечер. Накрапывал дождь. Филька встал и подошел к двери. Прислушавшись к окружающей тишине, он постучал в дверь. На стук раздался оклик:

— Чего надо?

— Пусти.

Дверь тихо отворилась.

— Филька, ты?

Филька удивился. Кто мог звать его по имени? Но тьма не позволяла разглядеть вошедшего.

Филька молчал. Часовой вошел

в подвал, захлопнул за собой дверь и зажег спичку. Филька попятился назад. Перед ним стоял Семен, старший сын домохозяина, у которого жил в станице Филькин отец.

— Семен...--тихо сказал Филька.

— Тсс... Молчи... Ох, хлопец, хлопец, что-ж с тобой будет? Ведь этот гадюка палить тебе мясо станет. Ты думаешь, он только пугал? Знаю я его. Гляди...

Казак чуть приоткрыл дверь. За дверью стояла жаровня с раскаленными углями, на которых лежал нагретый до-красна кусок железа.

— Сейчас водки нажрется и придет. Это, брат, не человек, а зверь. Лучше ты ему все скажи. Не упирайся.

— Не скажу, не скажу ничего! - затопал ногами Филька.— Сдохну, а не скажу. Пусть пытает! — и, опустившись на пол, Филька заплакал.

— Ох, и дурный же ты хлопец. Да ты скажи все, он тебя тогда не тронет. Говори все, все равно твои далеко ушли, все равно их не догонят.

— Степан, неужто железом жечь будут?

— Будут. Говорю тебе--будут. Не держи язык, а то тут тебе и конец. Бачь — идет,