Дальнейшие рекогносцировки побережья, его опись и съемки были поручены также военному моряку лейтенанту Федору Петровичу Литке, поначалу мало считавшемуся с деятельностью предшественников, что не однажды ставило его в сложное положение. Его первое плавание в 1821 году оказалось сугубо разведочным как с точки зрения навигации в полярных водах, так и в части исследований берегов. У юго-западного побережья архипелага он встретил сложную ледовую обстановку из-за массы льда, поступавшего через Карские Ворота с холодным течением, названным позднее в его честь. Потратив много времени на лавировку во льдах, он лишь 6 сентября достиг Машигиной губы, не обнаружив по пути к ней входа в Маточкин Шар, полагаясь лишь на изданные карты, — ведомственный снобизм, свойственный остзейскому офицерству, оказал ему дурную услугу. Уже миновав вход в Маточкин Шар, Литке пытался исправить положение, обратившись к унтер-офицеру из поморов Сми-ренникову, бывавшему на Новой Земле, но южнее, который, разумеется, не мог опознать незнакомого берега. Заключение Литке было однозначным: «На показания человека неморского (то есть не морского офицера! — В. К.) совсем полагаться нельзя» (1948, с. 131). К чести самого Литке надо отметить, что, возвратившись в Архангельск и ознакомившись с картами предшественников (в первую очередь Поспелова), он понял причины собственной неудачи и сделал правильные выводы.

Во втором плавании в навигацию 1822 года, оказавшись 19 августа у берегов Новой Земли, Литке понял, что в прошлогодних поисках Маточкина Шара вход в него он принял за залив, однако неудачи продолжались, порой не по его вине. Так, в описание важнейшего ориентира побережья севернее полуострова Адмиралтейства с характерной «одной превысокой, имеющей вид палатки горою», названной им в честь Крузенштерна, при публикации вкралась очевидная опечатка в величину широты, тем более досадная, что эта гора оказалась наивысшей среди остальных — 1547 метров по современным данным, отчего на многих картах она показывается безымянной. Зато Смиренников теперь в глазах командира восстановил свою репутацию, легко опознав при входе в Маточкин Шар остров Паньков, на котором до службы однажды провел целое лето. При дальнейшем плавании к северу на подходах к Машигиной губе была обнаружена новая губа — Литке назвал ее в честь дальнего родственника капитана 1-го ранга Сульменева, не имевшего к Новой Земле никакого отношения. Он также подтвердил, что остров Адмиралтейства, как это еще описали спутники Баренца, отделяется от Северного острова проливом, но уже недоступным для парусных судов из-за малых глубин. Буквально двое суток спустя Литке посчитал, что поставленная задача по достижению северных пределов Новой Земли выполнена, хотя по его определению мыс Желания оказался почти на полградуса южнее, чем у Баренца. Все остальное как будто зрительно совпадало с картой — и небольшие островки, которые он принял за острова Оранские, и крупный ледник (Литке первый использовал этот термин для Новой Земли вместо привычного для моряков «ледяные горы») на подходе к ним, опознанный Литке в качестве Ледяного мыса. Однако это была очередная ошибка… Общее впечатление от открывшейся его взгляду картины Литке выразил слова ми стихотворца: «И мнится, жизни в той стране от века не бывало». При возвращении в устье Маточкина Шара был определен астропункт — тем самым внесены некоторые исправления в съемки Розмыслова. Сам Литке подвел такой итог вояжу 1822 года: «Во вторую экспедицию совершено было гораздо более, нежели в первую. Высшее начальство трудами нашими было довольно» (1948, с. 195).

Однако в процессе обработки полученных результатов «возродилось подозрение, не другой ли какой мыс, например Нассаусский, приняли мы за мыс Желания. Хотя опись штурмана Розмыслова не было особенной причины подозревать в неверности, желательно было новым измерением Маточкина Шара вывести этот довольно важный в географии Новой Земли пункт однажды и навсегда из сомнения» (Литке, 1948, с. 195–196). С запозданием Литке принялся за изучение карты Баренца — результаты оказались неутешительными…

Поэтому не случайно в третье плавание в качестве лоцманов были взяты два помора: «Павел Откупщиков, сын того Алексея Откупщикова, по прозванию Пыха… от которого Крестинин брал часть известий своих о стране этой, найдя в Откупщикове человека, хотя и неграмотного, но со здравым рассудком и опытного… Нанят был кольский мещанин Матвей Герасимов, известный мужеством своим в 1810 году (при освобождении из английского плена и захватом пленившего его капера. — В, К.), который любопытствовал видеть Новую Землю… Я весьма был доволен обоими нашими лоцманами, отличившимися сколько добрым поведением, сколько и усердием своим. Оба они, особенно последний, были нам полезны местными сведениями своими и некоторым образом способствовали успеху нашей экспедиции» (Литке, 1948, с. 199). Оба помора показали себя настолько сведущими в своем деле, что по окончании экспедиции были награждены медалями Святой Анны.

Эти поморы прошлых упущений Литке, разумеется, исправить не могли, но, видимо, способствовали недопущению новых. Во всяком случае, Литке честно признался: «Мыс, принятый нами в прошлом году за мыс Желания, есть действительно мыс Нассавский… Островки, по западную сторону мыса Нассавского, которые мы прежде почитали Оранскими, названы теперь островами Баренца» (Литке, 1948, с. 228). Наблюдая непростую ледовую обстановку в тех же местах, что и в прошлом году, Литке сделал свой вывод: «Ледяные массы, несомые из Сибирского океана, неиссякаемого льдов источника, не оставляют никогда берега Новой

Земли… Не имея по этим причинам никакой возможности проникнуть до северо-восточной оконечности Новой Земли, оказался я принужденным предпринять обратный путь к Маточкину Шару» (1948, с. 227).

На этот раз была осуществлена детальная съемка пролива, причем обнаружилось хорошее совпадение с результатами Розмыслова. Затем судно направилось с описью на юг к Карским Воротам, при попытке войти в которые оказалось на каменистой банке, причем в самой серьезной ситуации. «Скоро вышибло руль из петли, сломало верхний его крюк и издребезжило всю корму; море вокруг судна покрылось обломками киля… Жестокость ударов усугубилась и страшный треск всех членов брига заставлял ожидать каждую минуту, что он развалится на части» (Литке, 1948, с. 240). Вскоре, однако, мореходам удалось благополучно сняться с опасного места, но после полученных повреждений осталось только возвращаться в Архангельск.

Между тем Адмиралтейский департамент продолжал настаивать на продолжении работ, нацелив командира «Новой Земли» на восточное побережье архипелага, одновременно предлагая «сделать покушение к северу на средине между Шпицбергеном и Новой Землей, для изведания, до какой степени широты возможно в сем месте проникнуть» (Литке, 1948, с. 249). Собственно, этой попыткой в вояже 1824 года дело и ограничилось: «Видя, что лед беспрерывно продолжается к западу и с каждой милею становится выше и плотнее, решился я оставить эту попытку, которая по крайней мере в этом году не обещала ни малейшего успеха» (Литке, 1948, с. 256). Как и в предшествующие годы, это решение было принято на 76 градусе северной широты.

Очевидно, надо было менять тактику в изучении самой Новой Земли и окружающих морей, тем более что достижения Литке на фоне деятельности поморов не выглядели успешными. В продолжении исследований было заинтересовано как купечество Архангельска, так и морское ведомство, в 30-х годах XIX века объединившие свои усилия в этом направлении. Однако требовался инициативный и отважный специалист, и он нашелся — им стал прапорщик Корпуса флотских штурманов Петр Кузмич Пахтусов, ранее хорошо зарекомендовавший себя на съемках арктического побережья материка на пространстве от Канина Носа до устья Печоры.