— Ну-ну, — — пробормотала Надежда. — Не хочутебя расстраивать, но расслабляться еще рано. Будь осторожна, по телефону отаких делах ни слова, я на днях заеду, поговорим.

Я пожала плечами. Все происшедшее так хорошо укладывалось вмою сегодняшнюю концепцию, что полоса неудач в моей жизни закончилась. Вот иальбом с проклятой фотографией исчез.

Наутро я проснулась пораньше. Проснулась сама, безбудильника. И это был хороший признак. Потому что в последнее время я сначаладолго лежу без сна, потом наконец проваливаюсь в сон, и снятся мне не то чтобыкошмары, а какие-то противные черно-белые сны. А под утро сон становитсяособенно тяжелым, так что будильник звонит несколько минут, прежде чем яочухаюсь. Но сегодня все было иначе. Я собиралась на работу даже с радостью:хотелось что-то делать, выйти из дому. Мы с Лешкой позавтракали, я провела обычнуювоспитательную беседу на тему хорошего поведения за столом у Тамары Васильевныи неприставания к ее коту Барсику — тот этого очень не любит.

— Мама, смотри! — Сын огорченно держал в рукепоникшую розу.

Букет подарил Андрей три дня назад.

И вот две розы чувствовали себя прекрасно, а одна совсемзавяла. Не годится оставлять четное количество цветов в доме — это плохаяпримета. Я подумала немного, а потом взяла темно-красную розу с собой.

В квартире на Шпалерной все было как обычно, с той лишьразницей, что я посмотрела на беднягу другими глазами. Я вспомнила вчерашнийдень, солнце, зелень, свежий воздух и ужаснулась. Доктор Крылов прав, Сашадействительно долго не протянет, сидя тут в четырех стенах. Допустим, из дому яне могу его вывести — неизвестно, как он будет реагировать на улицу, — ноесть же лоджия.

— Привет, — сказала я и протянула ему розу.

Он повернулся на звук моего голоса, взял розу, укололся ошип, посмотрел удивленно.

Потом понюхал. Не знаю, что это было, но мне показалось, чтоименно в этот момент что-то с ним произошло.

— Тебе нравится? — ласково спросила я. —Поставить в воду?

Но он уже бросил розу и опять скособочился на диване.Понятно, ведь после аварии он четыре года жил с матерью. Если уж родная мать несмогла до него достучаться, то я-то куда лезу? Тем не менее мне захотелосьсделать для горемыки что-то хорошее.

Волосы его некрасиво лежали на воротнике старенькой рубашки,и я решила его подстричь, да и побрить заодно. Обычно этим занималась ПавлинаИвановна, но у нее плохо со зрением, так что Саша был весь какой-токлочковатый. Я, конечно, не парикмахер, но здорово натренировалась на Лешке.Только вот приличных ножниц у этой мымры явно не найдешь. Я посмотрела на кухне— нашла только старые, чуть ли не ржавые. Судя по некоторым признакам, вквартире раньше была швейная машина, да и Павлина Ивановна говорила, что Сашинамать была рукодельница. Но машинка исчезла в ту же прорву, что и остальныевещи. А с ней, думаю, и ножницы. На всякий случай я заглянула в письменный стол.Ящики были пусты. То есть валялась там всякая дрянь — резинки, ломаныекарандаши. Старая записная книжка, коврик для компьютерной мыши (значит, были имышь, и сам компьютер!). В ходе поисков я вспомнила о просьбе доктора Крылованайти медицинские документы — снимки, заключения врачей. Неужели наша мегераунесла все к себе? Но зачем ей? Но где вообще все Сашины документы? Паспорт,диплом какой-нибудь, квитанции за квартплату, наконец! Но это не мое дело,опомнилась я. Ножницами разживемся у Павлины Ивановны.

Все же я зашла в кладовку. Там не было ничего интересного —один старый хлам.

В углу стояли одна на другой четыре картонные коробки. Намаленькой бумажке, приклеенной к самой верхней коробке, было написано «Сашинырукописи». Интересно, что это за рукописи? Я решила взять их домой почитать.Мне впервые пришла в голову мысль, вернее, вопрос, кто же такой этот странныйинвалид Саша, кем он был до аварии? И сама авария какая-то странная, руки-ногицелы, голова вроде бы тоже внешне в порядке, но есть какое-то странноенежелание реагировать на внешнюю жизнь. Интересно, что по этому поводу думаетдоктор Крылов?

С большим трудом я передвинула коробки. В одной оказаласьмужская одежда — ношеная, но выстиранная и аккуратно уложенная в пакеты. Каквидно, одежда была Сашина, раньше она считалась для него старой. Но то, чтобыло надето на нем теперь, годилось только на помойку, поэтому я без колебанийвыволокла коробку в комнату.

Пришла Павлина Ивановна, принесла ножницы. Пока я стриглаСашу, она рассказала, что раньше Саша был писателем: все сидел дома закомпьютером и писал книжки и разные статьи в журналы. Тем и жили они с матерью.Он был человек серьезный, девиц никаких в дом не водил, так что мать его,покойница, очень переживала, что внуков не дождется. Так оно и оказалось, аможет, все и к лучшему? Теперь за ним самим уход нужен, а если бы еще и детималые? А документы — вот они, в шкафчике кухонном лежат, потому что раньше уСашиной матери стоял в комнате туалет старинной работы, там она все и держала,а сквалыга Лидия туалет к себе перевезла, а документы все на кухню выложила.

Были там в маленькой папочке два снимка и четыре справки.Мало чем я смогу порадовать доктора Крылова!

Павлина Ивановна ушла, одобрив мою работу. Действительно,Саша, коротко подстриженный, в светлой футболке, выглядел не так мрачно. Передуходом я не удержалась и заглянула в коробку с рукописями. Действительно, тамлежали отпечатанные на принтере стопки бумаги — романы, статьи, рассказы. Вотдельной папке лежали договоры с издательствами, справки о выплате налогов. Иправда, настоящий писатель. И надо же было случиться такой несправедливости,чтобы при аварии он повредил голову.

Ну сломал бы ногу, ходить бы не мог, или руку повредил. Вон,Николай Островский, когда «Как закалялась сталь» писал, то мало того, чтонеподвижный был, так еще и слепой. И ничего, вот какой толстый роман сочинил! Апри современной-то технике какие возможности открываются! Но не повезло бедномуСаше. Очевидно, его мама убрала это после аварии, чтобы лишний раз не расстраиваться.Я заторопилась домой, наскоро запихнула рукописи в коробку, как вдруг из папкис договорами вывалилась небольшая цветная фотография. Недоброе чувствошевельнулась во мне, ибо теперь при виде фотографии, даже самой безобидной, мнестановилось нехорошо. Тем не менее я взяла фотографию в руки и поднеслапоближе.

Все было шикарно, как в американском фильме. Синее-синееморе, белый-белый пароход, вернее, яхта. И там стояла пара, оба молодые,красивые и загорелые. На женщине было что-то такое бело-голубое, псевдоморское,как полагается на яхте, а мужчина одет просто в белую футболку и шорты. Неужелиэто мой подопечный? С огромным трудом я разглядела в счастливом смеющемсячеловеке Сашины черты. А женщина…

Я посмотрела внимательно на женщину, потом закрыла глаза ипомотала головой. После этого я снова открыла глаза и посмотрела на женщину поддругим углом. Нет, это не наваждение. С Сашей рядом стояла та самая женщина,фотография убийства которой лежала в альбоме бабы Вари.