Появление участкового, майора и близнецов с лодкой сначала ввело его в ступор. Он часто заморгал бесцветными ресницами, все еще продолжая пьяно улыбаться, как будто мимика запаздывала за мыслью. А может быть, запаздывала и сама мысль. Дима решил, что второе, потому что Митрич непонимающе смотрел то на лодку, фантасмагорично выплывшую из-за желтых цветков подсолнуха в палисаднике, то на майора, то на самого Диму. Испуганные кошки ринулись прочь прямо через невысокий заборчик по клумбам. Наконец до отуманенного самогонкой разума Митрича дошло, что полиция явилась по его душу, и он мгновенно исчез в глубине квартиры.

– Митрич, – позвал лейтенант. – Анатолий Дмитриевич, выходите.

– Ага, счас… – донеслось из окна.

– Митрич, тут майор из Следственного комитета. Не выйдешь сейчас, так тебя арестуют и в район увезут. В СИЗО. И опохмелиться не дадут.

Диме показалось, что он услышал, как заскрипели шестеренки в напрочь пропитых мозгах старика.

– А я чего сделал-то, чтобы в СИЗО? – ворчливо поинтересовался Митрич откуда-то из глубины комнаты.

– Выходи, потолкуем.

После недолгого молчания в подъезде хлопнула на сквозняке дверь и в окне взметнулась грязным парусом сто лет не стиранная занавеска. Митрич зашаркал по ступенькам.

– Ну вышел, – сощурился он, покачиваясь в дверях подъезда. От него за версту разило сивухой.

– Пацаны, свернули уши и марш обратно на речку! – скомандовал Дима.

Удивительно, но те послушались и, бросив лодку, исчезли из поля зрения. Лейтенант не сомневался, что дальше пышного куста дикой розы они не ушли, но и на том спасибо. Все равно через минуту о происходящем узнает весь поселок – из соседних окон уже высовывались любопытствующие.

– Гражданин, э-э… – попытался взять инициативу в свои руки молчавший до сих пор майор.

– Велейкин, – подсказал Дима.

– Велейкин. Расскажите, где вы взяли лодку?

– Какую? – буркнул трезвеющий на глазах Митрич.

– Вот эту! – рявкнул Дима.

– А, так эт самое. Моя она.

– Давно? – спросил майор.

– Вы не слушайте этого городского! Он ее у меня украл! А я назад забрал! – возмущенно затараторил Митрич, брызгая слюной из щербатого рта.

– Где ты лодку взял, Митрич? – ласково спросил Дима. – Где нашел? Когда?

– Так десятого дня, кажись, не помню. Рыбу ловил, смотрю, у берега в камышах застряло чего-то. Я погреб – а там она, родимая, только сдулася из-за дырки и наполовину потопла… Я ее из камышей выволок на берег, в ней тина да вода, на свою не затащить было, и уплыл. Думал, посуху приду заберу. Это недалеко было, чуть выше больнички брошенной. Место я заприметил верно…

– А что потом?

– А что потом? – переспросил Митрич, почесав тощий живот под растянутой майкой неопределенного цвета. – Пришел домой, выпил маленько с устатку. Мне же не тридцать, как тебе, тяжести-то волохать… Ну и сморило меня. А утром прихожу – нет лодки! Как померещилась!

– А как же вы, гражданин Велейкин, снова ее обнаружили?

– Чего там обнаруживать? – махнул рукой Митрич. – Через три дня на реке и увидал этого жирдяя. Он и заклеить успел, и надуть, и мотор к ней присобачил! А только моя она! Зря, что ли, я ее на берег вытягивал, живот надсаживал?

– Значит, ты проследил за Ильинским, узнал, где он держит лодку, и украл ее прямо с участка?

– Не украл! – запальчиво возразил Митрич, по-бабьи взвизгнув. – Свое забрал!

– Понятно. Ты скажи, в лодке ничего не было, когда ты ее из реки вытаскивал?

– Ничего. Весла да полки.

Дима вздохнул.

– Собирайся.

– Куда? Я же все сказал! Моя она! – покачнулся старик.

– Место покажешь, где ее нашел.

– Когда точно это произошло? – спросил майор.

– Да не помню! Тут столько всего было… В ночь суетился народ, поиски-шмоиски, спать – не уснул, так с утра и пошел порыбачить…

Дима и Шонкин переглянулись.

«Интересно, он подумал о том же, о чем и я?» – мелькнуло у лейтенанта в голове.

– А как же лодка? – внезапно спросил Митрич.

– Это не лодка, гражданин Велейкин, а вещественное доказательство. Лодку мы у вас изымаем, – строго сказал майор и повернулся к виновнице переполоха, занимающей весь подход к подъезду. – Сдуть бы ее надо…

* * *

Спал Дима плохо. Проснулся посреди ночи – в глаза как песка сыпанули, а сон не идет. «Получается, – завелась шарманка бесконечных мыслей, – что Ника Бойко перед смертью все-таки пересекла мост и попала на эту сторону. Здесь ее преступник убил и на лодке отвез в лес. Потом вернулся и лодку у берега порезал, решив затопить». Что у него пошло не так, Дима не знал, но лодка не затонула полностью, и ее обнаружил Митрич, а потом и Ильинский. Вспомнив толстяка, Дима хмыкнул: «Вот же жучара!» Все разузнал – и что за модель, и сколько стоит… Пытался соврать, что купил у приятеля, потому и чека нет, до последнего выкручивался, пока майору не надоело… Даже мотор успел приобрести, в район не поленился съездить девятого числа, на следующий день после того, как Нику нашли.

«Может быть, убийца торопился? Или было темно? – думал лейтенант. – Нет, вряд ли совсем темно. Как бы он в темноте управился? А как он вообще со всем управился? Откуда взялась эта лодка? Где и кто убил Нику?» Вопросы роились в гудящей Диминой голове, как злые пчелы, но ответов на них не было. Измученный, он смог уснуть только под утро.

Роман Поклонников вышел из автобуса, не доезжая до Панелек. В сумерках дома на плоской вершине холма походили на речные теплоходы – длинные цепочки огней плыли над вечерним туманом в низине. Роман ссутулился, засунув сжатые кулаки в карманы джинсов, сошел с дороги и начал подъем на холм через заросли спутанной, высохшей на жаре травы прямиком к своему дому. Идти по асфальтированному проезду, а потом через двор на глазах у соседей не хотелось. Чем ближе он подходил к Панелькам, тем медленнее шел и сильнее стучало сердце.

Утром его вывели из камеры, вернули ремень, триста сорок рублей и разряженный телефон. «Свободен» – вот и все, что он услышал от мрачного старлея. Волна облегчения накрыла Романа с головой, от внезапной слабости подкосились ноги. Он смог только кивнуть и устремился к выходу. Ярость пришла позже – перед ним даже не извинились! А еще позже, в автобусе, ползущем прочь от города в сторону районного центра, Романа догнал страх. Именно он заставил физрука пробираться к родному дому с тыла, как вора, как преступника…