и колючим кустарником, что постепенно отвоевывает землю у пастбищ. Зачем я здесь? Ах да, отзыв! Вперед! Еще час – и я в Шеддс-Фоллз, лавка закрыта: судя по всему, Крейн уехал по делам в Нью-Йорк. Ну и попал же я – проделать шестнадцать миль, и все впустую, но тут меня осенила мысль, что я всего в восьми милях от Беттсбриджа, где есть превосходная лавка, полная сокровищ, и газеты для приезжающих на лето там продаются тоже. Вы догадываетесь, чем все кончилось: заехал в другой конец штата и вынужден был ночевать в гостинице в Корбери. Кровать непригодна даже для матроса. Делил ее с дурно пахнущим дикарем. Внизу шумная попойка, и не в хорошем смысле. Завтрак: крылышко мухи в моей чашке кофе. Под покровом утреннего тумана бесславно отправился восвояси. Заехав на почту, обнаружил, что П. все-таки решил прислать экземпляр.

Проклиная П., нашел сухое местечко под вязом и прочел статью прямо на площади. Какое бесстыдство – не отзыв, а любовное письмо. Ваш язык “в высшей степени пленителен”? “Читатель ощущает теплое дыхание Филомены на своих устах”? Боже мой! Без подписи, что не редкость, хотя в этом случае критику следует бояться возмездия не автора, а его жены.

Разумеется, никакие дифирамбы не доставят мне столько радости, сколько один вид наших имен, напечатанных вместе. “Путешествие мистера Нэша по Европе с художником Уильямом Генри Тилом, подарившее нам не только «Странствия» первого, но и грандиозные полотна последнего с Везувием на закате”. Как часто я жалею, что пришлось возвратиться домой раньше срока из-за болезни отца. Зато наше плавание – те первые недели вдоль побережья Италии – я не забуду никогда.

Кэтрин пишет, что приедет во вторую неделю июня, как и было условлено. Признаюсь, я буду скучать по холостяцким денькам со стрекозами, но, если медлить и дальше, дети забудут, кто я такой. К. не терпится принимать: спрашивает, не хочу ли я, если дом будет доделан, пригласить вас с Кларой погостить у нас этим летом? Пришлось дважды перечесть мой ответ – не хотелось, чтобы он звучал уж слишком восторженно. Кажется, ее Вы тоже околдовали. Вы знаете, что большинство моих друзей-художников она находит утомительными – “немытые мужчины с этюдниками”, – но стоит мне заговорить о Вас, и она выдает себя трепетом ресниц. Она прочла Вашу “Дидону” в четырнадцать, когда чтение романов если не запрещалось, то, по крайней мере, порицалось. Говорит, эта книга сделала с ней все, чего так боялась ее мать, – показала, что женщина может сама искать любви, а не только быть предметом ухаживаний. То есть облекла желание в слова. Я бы, разумеется, позвал Вас раньше, но К. будет скандализирована, узнав, что великий Эразм Нэш ел не из лучшего ее серебра. Впрочем, дом почти готов, так что ожидайте приглашения. Она пообещает Вам красиво убранную комнату с блестящими комфортами. Я же не обещаю ничего, кроме выпи, зеленого лука, сморчков – во всей июньской свежести.

У. Г. Т.

P. S. Об археологии. Вы, конечно, помните мое описание дома: фасад на пять окон, центральная труба, крыша двускатная, сзади длиннее, чем спереди, – типическая постройка во всем, не считая странного сарая сбоку. Что ж, сегодня рабочие сняли с сарайчика обшивку, и под ней оказалась каменная стена (дом Осгуда имеет деревянный каркас). Очень старая, как считает Треворс. Стало быть, кто-то жил здесь до нашего майора. Но кто? Я закрываю глаза и вижу его. Старик Неемия, сын Елеазара, сына Адонии, сына Богобоязненного. Возделывал землю, соблюдал день субботний, раз в две недели отряхивал руки от сена, отдергивал медвежью шкуру и пробуждал ото сна свою Просперу. Нет, я способен на большее: кровожадный траппер, заколовший напарника, пустивший его на рагу. Или еще лучше: влюбленные, сбежавшие от пуританского ига. У него светлые волосы и мечтательный взгляд, сердце неспокойно. У нее длинные черные локоны. Это их личная Аркадия, вокруг ни души.

P. P. S. Не такая уж короткая вышла записка. Истосковался по разговорам.

15 июня

Мой дорогой Нэш,

Прощай, уединение! В понедельник приехала Кэтрин с детьми – я рад их видеть, но в доме теперь стоит такой шум, словно они привезли с собой весь город. Из сундуков достают белье, в комнатах появляются шляпки, на смену олову приходит фарфор. Сперва К. была приятно удивлена. Весь год из-за этого переезда на меня сыпались протесты, упреки в том, что я ставлю искусство выше семьи, что дети мои одичают и проч. и проч. Успокоилась она, лишь узнав, что дома неподалеку купили Фицрои и де Груты. Какое ей дело, что в городе я сошел бы с ума, что чаша терпения моего переполнилась, – нет, уехать от грязи и шума ее убедили именно Фицрои и де Груты.

Следовало догадаться, что рано или поздно медовый месяц кончится. Когда мы только купили дом, она заявила, что он слишком маленький. Я уговорил ее подождать до лета, быть может, сельский шарм ей полюбится, но теперь уже нет сомнений – затея с самого начала была обречена на провал, вопрос заключался лишь в том, что именно она изберет мишенью своего гнева. Я ставил на гостиную, так как ее скромные размеры не позволят нам принимать больше одной семьи, но поводом для разочарования оказалась дымовая труба. Бедняжка, вина ее в том, что, как и в большинстве старых домов, она расположена ровно по центру и загораживает вход, лишая хозяйку величественного холла, где та могла бы встречать гостей. Разумеется, Кэтрин права, но если бы мы извлекли трубу, обрушился бы весь дом. Решено было сделать то, чего я боялся с самого начала, – мы построим новое крыло, этим же летом. Без разницы, что рабочие уже возвратились в поле, – Треворс притащил из города каких-то ирландских братьев, и все будет готово в считаные недели. Так он утверждает. Его рвение меня положительно бесит. Чинить старый двухэтажный дом ему, видимо, так же интересно, как мне – писать маленькую уродливую дочку мистера Кого-то-там. Но теперь у него есть прожект. Что ж, по крайней мере, они ничего не будут сносить: Вы знаете, как я прикипел к здешним призракам. А впрочем, в этих краях никто ничего не сносит, тут лишь пристраивают, присоединяют – дом к дому, сарай к сараю, точно лепят гигантское немецкое существительное, и эти раскидистые громадины повсюду: построят новое крыло, в старом сделают комнаты для прислуги, бывшие комнаты для прислуги станут амбаром, амбар – каретным сараем и т. д. Эти дома, они сбрасывают кожу! Не удивлюсь, если вскоре они начнут бродить по селам, оставляя