Взвесив и просчитав свою жизнь, Венесуэла удалилась подальше от падающих мостов в менее рискованную сферу по обслуживанию детских площадок (эксплуатация и ремонт горок для катания, качелей, качалок, башенок, грибков, барабанов для бега и т. п.). Постепенно Аурелиана Геринельда Эл ера Амор вернулась к прежней бесстрашной жизни, которая стала конечной, но все равно оставалась самым ценным, что у нее было.

Фабрика грушевого сока осталась позади, и я ждал, когда мне придет в голову подходящая идея для апелляции.

Сломанная ключица на много дней приковала меня к постели. Малейшее движение было мукой. Йоханн заботился обо мне: отводил меня в ванную, приносил еду, проветривал комнату, читал книги, оставшиеся от Эрйылмаза, убирал кучки, которые делал Эм Си, ограждал меня от родителей (с которыми необъяснимым образом прекрасно ладил), включал в комнате гирлянду и тактично прикрывал за собой дверь, когда заходила Венесуэла, чтобы поделиться со мной сморщенной сливой из сада.

С Йоханном произошла перемена. Он купил в городе текстовый процессор и установил его на моем столе. Когда в конце июля я смог наконец без посторонней помощи встать на ноги и передвигаться со скоростью глетчера, Йоханн закончил свою работу. Он печатал день и ночь.

– Присядь-ка, Франц, отдохни. Я хочу тебе кое-что показать.

– Что это?

– Рукопись. Я тут кое-что насочинял, и мне бы очень хотелось, чтобы ты это посмотрел.

Я лег на кровать и стал смотреть.

В этот момент кто-то с силой задергал дверную ручку. Дверь была заперта.

– Открой, Франц. Открой сейчас же, слышишь?

Это была мать. Йоханн спросил, надо ли открыть.

Я покачал головой.

Я читал. Начало было аховое. Йоханн писал про парня, который жил на каком-то убогом южном острове и пил отстоянную воду. Он бродил по деревне в поисках еды, ловил дряхлых голубей и жарил их на костре. Потом его мать постаралась и подцепила себе богатого чувака с виллой. Она купила спортивный самолет для сына, заставляла его купаться в пахте и завела на вилле свои порядки, вытравив все крохи разумного. Короче, я явно имел дело со странной смесью ненависти, жалости к самому себе и стремления к комфорту.

– Ну, как, Франц, что думаешь? – Йоханн смотрел на меня нетерпеливо.

– Погоди, еще не дочитал.

– Франц! Теперь я тебя поймала! – сказала мать из-за двери. – Ты торгуешь наркотиками!

Потом парень из рукописи познакомился с одним гуру (у которого было турецкое имя). Этот гуру только и делал, что сыпал прописными истинами, назначал диеты и мог страницами рассусоливать про Свет,

Истину и йогу. Представьте себе картину: гуру стоит на голове, парень этот сидит рядом на подушке и сосредоточенно твердит фразу: «У меня внутри солнце с тысячью лучами».

– У меня внутри солнце с тысячью лучами! Что за фигня, Джонни? Ты прям как Готфрид Келлер. От такой нудятины только училки литературы тащатся.

– Это только первый вариант…

Я взял фломастер и сверху надписал: «У меня в потрохах жарит охрененная духовка».

– Ты торгуешь наркотиками! – кричала мать, молотя кулаком по двери.

С тех пор как узнала, что я курю травку, она совсем спятила.

Я постарался ответить как можно спокойнее.

– Слушай, мама, постарайся вести себя разумно. Я не торгую наркотиками, – сказал я через закрытую дверь. – Я их даже не принимаю.

– Господи Иисусе, Франц! Ты принимаешь наркотики!

– У тебя что-то не так с ушами, мама?

– Ты проговорился, Франц! О боже мой!

– Скажи, откуда ты вообще взяла про наркотики?

– Люди рассказали.

– Люди?

– Да, Франц, люди.

– Кто болтает такую чушь?

– На этот раз ты не отвертишься, Франц! Завтра же пойдешь с папой к врачу!

– Ладно, не веришь, не надо, – сказал я устало. – Я законченный ублюдок, я сижу на игле и ширяюсь в ногу, чтобы никто ничего не заметил. Завтра схожу к врачу и сразу исправлюсь. Довольна? И никаких проблем.

Я услышал, как мать бросилась прочь от двери.

Продолжил читать. Тысяча страниц про солнце и стояние на голове. Потом наконец гуру столкнулся со спортивным самолетом, когда тот заходил на посадку, и его клочья разнесло по ветру. Узнав, что гуру собирал по краям посадочной полосы арнику и лаванду для лекарства от ожирения, бедный парень не придумал ничего лучше, как возложить вину на себя и сброситься с восемьдесят седьмой ступеньки телебашни на горе Нидерхорн.

– Как, по-твоему, о чем эта история? – спросил я Йоханна.

– Ну, о парне, который запутался и ищет себя в жизни.

– Нет.

– Рассказ о дружбе, о вине и искуплении.

– Это рассказ ни о чем, кроме тебя самого.

Йоханн обиделся.

– Я хотел поднять проблему моих отношений с господином Эрйылмазом на всеобщий уровень.

– Чепуха. Про голубей получилось хорошо, их можно оставить, а гуру выброси к чертовой матери. Эрйылмаз не святой, он был спившийся завхоз. И тебе совершенно незачем кончать с собой. Подожги виллу и напиши книгу. Лучше, чем эта.

Йоханн немного помедлил, потом снова сел за компьютер.

Сквозь пол доносился надрывный голос матери. Вероятно, она пыталась докричаться до отца, слушающего радио.

– Я собираюсь бросить гимназию, – сказал Йоханн, начиная печатать.

– Что?

– Я буду писателем.

– Ты шутишь.

– Мне надоело возиться с мелкими точками. Хочу наконец провести жирную черту.

Потом пришел отец.

– Открой дверь, или я ее выломаю! У меня топор!

В одну секунду Йоханн оказался у двери, в другую

повернул ключ в замке. Я беспомощно лежал на кровати.

Тщедушный бледный мужчина с пугливыми глазами дрожал у порога. В руке у него действительно был топор. Он свисал вниз, как старческий пенис. Сзади стояла мать. Я скучно листал рукопись Йоханна. Готов был съесть свои трусы, только бы выбраться с Сорочьей улицы.

– Франц, ты должен понимать, что мы за тебя волнуемся, – сказал отец. – Мы не хотим, чтобы с тобой случилось что-то…

Мать заорала:

– Наркотики тебя разрушают!

– Поэтому, – продолжил отец, – мы запрещаем, чтобы в этом доме…

– Да черт вас побери! – Родители пригнулись, и рукопись шлепнулась о дверной косяк. Сам не помню, как я ее швырнул. – Я же сказал, что ширяюсь, и торгую, и черт-те что еще делаю, лишь бы вы наконец от меня отвязались! Но вы все приходите и приходите! – Разбитая ключица царапнула меня по нервам, и я разозлился еще сильнее. – Все, достали, беру свои слова обратно! Я только курю траву и ничего больше! Никаких наркотиков, никакой торговли! Я хочу знать, кто тебе натрепал эту хрень, мама! Давай выкладывай!