Он сел и потряс головой. Голова болела, будто в ней колотились молоточки. Он был уверен, что не напивался допьяна. Он помнил, что спускался по ступенькам… Рогир просил его… Нет. Последнее, что он помнил перед сном, было бледное озабоченное лицо в ссадинах и синяках со свисающими из-под шлема черными волосами. Синий плащ, серебряные ключи… Аборсен.

— Она умывается в ручье, — сказал мягкий голос, прерывая его размышления. — Она встала еще до восхода солнца. Чистота — замечательная вещь.

Молодой человек посмотрел вокруг и не увидел никого, кто мог бы это сказать. Перед ним был корабль с дырой в том месте, где должна быть деревянная скульптура. В этой дыре свернулся калачиком и наблюдал за ним неестественно живыми зелеными глазами белый кот.

— Кто ты такой? — спросил молодой человек, стараясь найти взглядом что-нибудь похожее на оружие. Но рядом лежали только рубашка, брюки и какое-то белье.

— Не пугайся, — сказал кот. — В данный момент я — преданный слуга Аборсена по имени Моггет.

Рука человека сжала лежащий рядом камень, но не подняла его. Воспоминания понемногу возвращались в его притупленное сознание, притягиваясь одно к другому, как пылинки металла к магниту. В том числе и воспоминания об Аборсенах, в которых он уловил намек на то, что сказал кот.

— Ты больше, чем был, когда мы встречались в последний раз, — рискнул человек, проверяя свои предположения.

— А мы встречались? — зевнул Моггет. — Я что-то не припоминаю. Как тебя зовут?

Молодой человек знал, как его зовут, но имя ускользало от него. В сознании возникали другие имена, и какая-то вспышка в памяти осветила его ближайшее прошлое. Он зарычал и сморщился, когда вспомнил об этом, и его кулаки сжались от боли и гнева.

— Необычное имя, — хихикнул Моггет. — Скорее медвежье. Не возражаешь, если я буду тебя называть Тачстоун*[1]?

— Что? — возмущенно воскликнул человек. — Дурацкое имя! Как ты смеешь…

— Не устраивает? — холодно продолжал Моггет. — А помнишь, что ты сделал?

Человек помолчал, потому что внезапно все вспомнил, хотя не знал, почему он это сделал и при каких обстоятельствах. Он также вспомнил причину, по которой лучше не знать, как его зовут. Ему больше не хотелось носить то имя.

— Да, я вспомнил, — вздохнул он. — Можешь звать меня Тачстоуном. Но я буду называть тебя…

— Ты этого не скажешь, — перебил его Моггет. — Заклятье продолжается, но я не могу об этом говорить, не могу никому сказать о его сущности или о том, как его удержать. Ты тоже не можешь говорить об этом, могут возникнуть последствия. Конечно, это меня волнует.

— Понимаю, — грустно ответил Тачстоун. — Скажи мне, кто правит Королевством?

— Никто.

— Значит, Регент. В таком случае, возможно…

— Нет, Регента нет. Никто не правит. Сначала было регентство, но оно прекратилось… с некой помощью.

— Что значит сначала? — спросил Тачстоун. — Что именно произошло? Где я был?

— Регентство продолжалось в течение ста восьмидесяти лет, — сухо сказал Моггет. — За ним последовала двадцатилетняя анархия, сдерживаемая остатками роялистов. А ты, мой мальчик, был помещен на нос этого корабля целых двести лет назад.

— А семья?

— Все умерли и прошли за Последние Ворота, спасая одного, кого и надо было спасти. Ты знаешь, что я имею в виду.

Казалось, эти новости вернули Тачстоуна в прежнее неподвижное состояние. Он сидел в совершенном оцепенении, только слабое движение груди при дыхании указывало на то, что он жив.

Моггет безучастно смотрел на молодого человека, пока его дыхание не успокоилось.

— Нечего плакать, — резонно сказал кот. — Столько людей умерло, пытаясь восстановить порядок! Четверо Аборсенов погибли в сражениях со Смертью. Мой нынешний Аборсен не позволяет себе лечь и поплакать. Возьми себя в руки и постарайся ей помочь.

— Да что я могу? — вяло спросил Тачстоун, утирая лицо одеялом.

— Как что? — фыркнул Моггет. — Для начала оденься. Там, на борту корабля, лежат разные полезные вещи, например меч и тому подобное.

— Но мне нельзя владеть королевским…

— А ну-ка, делай то, что тебе говорят, — строго сказал Моггет. — Думай о себе как о воине с мечом присягнувшем на верность Аборсену, если так тебе лучше. Хотя в настоящее время здравый смысл гораздо важнее, чем честь.

— Очень хорошо, — смиренно ответил Тачстоун. Он встал, надел белье и рубашку, но никак не мог натянуть брюки на сильные ноги.

— На корабле ты найдешь и килт, и чулки, — сказал Моггет.

Тачстоун кивнул и стал забираться в дыру, старательно избегая прикосновения к Моггету. На полпути он остановился.

— Ты ей не скажешь? — спросил он.

— Кому и что?

— Ей. Аборсен. Пожалуйста. Я сделаю все, чтобы помочь. Но это было неумышленное действие. Я имею в виду мое участие… Пожалуйста, не говори ей…

— Нечего меня умолять, — решительно сказал Моггет. — Я ничего не могу ей сказать. И ты не можешь. Поторопись — она скоро вернется. Пока ты будешь одеваться, я расскажу ей только конец нашей истории.

После умывания в ручье Сабриэль чувствовала себя здоровее, чище и счастливее. Она хорошо выспалась, и утреннее омовение очистило ее от крови. Ссадины и синяки, смазанные лекарственной мазью, быстро заживали. В результате она чувствовала себя на восемьдесят процентов нормальной, на десять — готовой к активной жизни. К тому же ей предстоял завтрак в новой компании, а не только с насмешливым Моггетом. Он, конечно, был полезен как охранник. К тому же он заверил ее, что, попробовав на вкус знак Хартии на лбу молодого человека, понял, что он не заколдован и не запятнан Свободной магией.

Она думала, что молодой человек еще спит, и слегка удивилась и забеспокоилась, когда увидела его стоящим у борта корабля. Непроизвольно рука легла на рукоятку меча.

Нервничая, она подошла к кораблю. Ее любопытство сдерживалось необходимостью быть осторожной с незнакомцем. Одетым он выглядел по-другому. Старше и как-то испуганней. У его ног лежали два меча, на несколько дюймов вынутые из ножен. Его талию уже обхватил широкий пояс для мечей.

— Проклятые шнурки, — проворчал он, когда она была уже в десяти шагах от него. У него был приятный голос, глубокий, но немного сиплый.

— Доброе утро, — сказала Сабриэль.

Он обернулся и, потеряв равновесие, упал на колено.

— Доброе утро, миледи, — хрипло ответил он, склонив голову и стараясь не встретиться с ней взглядом. Она увидела, что он нашел пару больших золотых серег, которые оттягивали мочки его ушей. Кроме серег она видела только макушку его головы с вьющимися волосами.