— Стас, ты, как женщина, любишь цацки… Цыган не было в роду?

— Быстрее, мы опаздываем, — настаивал он.

Ничего не попишешь, придется сознаваться… частично. Майя двинула к туалетному столику, взяла шкатулку для украшений, достала сережку. И едва не разревелась от жалости к самой себе, к Стасу тоже! Майя производит впечатление сдержанной и застегнутой на все пуговицы, почему-то подавляющее большинство думает, будто она сухарь, дополнительно высушенный на сковородке, то есть двойной сухарь. Более «добрые» утверждают за спиной, что она холодная, как Северный полюс. Это заблуждение. Просто Майя умеет концентрироваться и загонять себя настоящую глубоко внутрь, открытый человек голенький перед недругами, а ими часто оказываются те, кому доверяешь, — знала это по опыту. Опять же: только с Борисом и Галиной с Ксюшей она не стесняется быть самой собой.

Подойдя к мужу, Майя раскрыла кулак, на ладони засверкала, ловя электрический свет всеми гранями и сказочной красотой, одна-единственная сережка. Тяжело признаваться, а надо:

— Не хотела тебе говорить… э… расстраивать не хотела… В общем… я не знаю, куда делась вторая серьга.

Ну и лицо у него стало! Он побагровел, тут же побледнел, губы поджал. Потом глаз задергался — еще бы! Такой сюрприз жена отчебучила — хоть стой, хоть падай. Станислав смотрел на ее ладонь и, казалось, не дышал, а Майе больше нечего ему сказать, вторую-то сережку взять негде. Если бы ювелир был жив, данной сцены можно было бы избежать, но тогда пришлось бы подделку выдавать за сокровище, стало быть, лгать — тоже не весть какой выход. Наконец Стас выдавил:

— То есть… вторую ты… ПОТЕРЯЛА?!!

Ох, как выделил он «потеряла»… Ой, жалко его! Ой, стыдно… Мужик пашет как проклятый, решил создать семейную коллекцию драгоценностей (это его пунктик), дал поносить, а жена… жена неблагодарное чудовище!

— Прости… — сказала Майя, тронув беднягу за руку.

Стас отдернул руку и отошел от нее, он явно подавлял гнев:

— Ну, даешь!.. Ты в своем уме?! Ты хоть помнишь, сколько стоит одна (!) сережка, — поднял он указательный палец, — которую ты посеяла! Это же не стекляшки! У людей квартиры столько стоят! Я купил их полтора года назад, держал в сейфе до нашего пятнадцатилетия, а сейчас они стоят… Больше, черт возьми, больше, чем я заплатил! А ты теряешь… зла не хватает!

В этом он весь: купить подарок полтора года назад и держать в сейфе! Настала минута, когда Майя отбрасывает щепетильность и заступается за саму себя:

— Не кричи! Я сколько раз тебе говорила, что не могу носить на себе кучу денег? Боюсь потерять, боюсь, что с меня незаметно снимут или вырвут вместе с ушами… Ты же в курсе, что я рассеянная! Сам носи свои миллионы! Мне и бижутерия сойдет.

Да, лучшая защита — нападение, это аксиома. А противно… Но человек, сроднившийся с ложью, примиряется и с внутренним дискомфортом, а то и попросту гасит его, оправдывая себя, иначе действительно можно сойти с ума. Тем временем Станислав, хватаясь за голову и меряя шагами спальню, сокрушался:

— Боже мой! Потерять такую вещь… О-о-о! Я тебе поражаюсь: ты не ценишь ни мой труд, ни мою заботу, ни деньги! У тебя нет вкуса к жизни! Тебе все равно, что нас окружает, какого качества. Просишь тебя поехать выбрать диван — тебе это на фиг не нужно. Скучно ей! Обустраивать родное гнездо — скучно.

Разве он не прав? Но здесь ей ничего не принадлежит, кроме сыновей, почему-то Майя чувствует себя чужой в его доме, где постоянно приходится лгать. Потому богатым подаркам не радовалась, придумала: мол, я не люблю, я боюсь носить… На самом деле не могла принимать щедрые дары за измену и ложь. Ситуация препаршивая, гадкая.

— Пожила бы в нищете пару месяцев, наверняка по-другому запела, — продолжал разоряться муж.

— Согласна, я плохая жена, не достойная тебя. — На этот раз Майя была искренней, как никогда. — Не повезло тебе, я сочувствую. А ты разведись.

— Поехали, — устало бросил Стас, идя к выходу. — Мы и так опоздали. Но тебе же наплевать на моих партнеров, на моих друзей, на мои планы.

Майя последовала за ним, понимая, что обречена на эту беспросветность, а то и разоблачение, что равносильно катастрофе. Странно, ведь она не единственная, кто жить вынужден с мужем, любя до беспамятства другого, — неужели все изменщицы так мучаются? Вот если бы инициатива расстаться исходила от Стаса, все было бы по-другому. Возможно, ее отношение к семейному очагу и строится на желании довести мужа до белого каления? На подсознательном уровне строится, а?

— Боже, научи, как мне быть, — вздохнула Майя, садясь в машину.

* * *

Он не успел понять, кто ворвался в квартиру, когда открыл входную дверь, а ворвалось нечто большое, оттолкнув потерявшегося хозяина.

— Ай, — споткнувшись о ботинки большого размера, вскрикнула Ксюша. — Включи хоть свет… Что тут у тебя расставлено?

— Ксения! — вымолвил Борис, узнав по голосу незваную гостью.

Нельзя сказать, что Борис хорошо знаком с ней, она же все в разъездах, гоняется за историческими призраками, виделись они редко. Но когда в городе, то Ксюша прикрывает Майю во время свиданий. Несколько раз втроем сидели в кафе, один раз ездили тоже втроем в соседний город на праздник — там хотя бы можно было открыто гулять Майе и Борису. Поэтому он не сразу узнал ее и немало удивился, увидев в своей новой квартире, о которой почти никто не знал, эдакий ураганчик. Конечно, Борис благодарен ей за «прикрытие» Майи, посему гостеприимно предложил:

— Ты проходи… проходи…

А она уже прошла в комнату, точнее, застряла на пороге, вытаращившись на Михаила, полулежа на диване и опираясь на локоть, он читал книжку. Совсем не рассчитывала, что Борис будет не один, повернулась к нему и сказала:

— Ты занят. Я зайду… завтра. Утром. Рано.

По обрывистым фразам, по напряжению Борис догадался: Ксюшу к нему привело срочное дело. А подумал, конечно, о Майе, другая причина не могла привести ее к нему, поэтому загородил собой выход, убеждая:

— Не уходи. Это Мишка, мой самый близкий друг. Миша, это Ксения, подруга Майи. Ксюша, можешь не бояться говорить при нем, я ему доверяю.

— Угу, — нахмурилась она, — ты ему доверяешь, он еще кому-нибудь доверяет, так секреты и становятся достоянием всего города.

— Девушка! — поднялся Михаил с плутоватой улыбкой, кажется, ему Ксюша понравилась, что весьма редко случается. — Вы ко мне несправедливы, я честный, порядочный, ответственный и очень хороший человек, к тому же холост. Мне можно доверять.

Ксюша смерила его надменным взглядом с головы до ног, причем сделала это демонстративно, будто намеренно настраивая новое лицо против себя.

— За девушку спасибо, — сказала она сухо, — в мои тридцать четыре слышать это слово — просто бальзам на израненную душу. Вам бы я доверила даже себя прекрасную, но секрет не мой.