– в управленческом – на членении селитебной территории города на административно-территориальные единицы, содержавшие фиксированное количество населения;

– в градостроительном – на объединении коммунального жилища (поскольку считалось, что данный тип расселения в несравненно большей степени, нежели индивидуальное жилище, соответствовал задачам повседневного контроля над людьми и территориального руководства ими) в единое планировочное целое в виде жилых комплексов-коммун, кварталов-коммун, селитебных районов.

Поселения, строившиеся жилищной кооперацией, мало походили на этот «идеал». А точнее, совершенно ему не соответствовали: жилые дома в них передавались членам кооператива в частную собственность, их заселение одной семьей приводило к возникновению права личного владения и распоряжения жилищем. Объекты «общественного обслуживания» в таких поселениях отсутствовали, а они не только обеспечивали удовлетворение части бытовых потребностей, но и выполняли важнейшую организационно-управленческую функцию – привязывали людей к местам обитания, так как ставили население в зависимость от административных органов, которые обеспечивали и контролировали нормированное распределение услуг[216]. Наличие прилегающего к частному дому земельного участка еще больше разрушало эту зависимость, так как позволяло людям в определенной мере самостоятельно обеспечивать себя пропитанием за счет возделывания клочка земли или разведения домашней скотины и птицы, что ослабляло их привязку к системе распределения продуктов и вещей, делало их до некоторой степени свободными от подчиненности местному административно-территориальному руководству.

Подобное положение дел мешало органам осуществления государственной жилищной политики использовать жилище в качестве средства управления людьми – поощрять предоставлением жилья, наказывать принудительным выселением, осуществлять догляд и контроль благодаря «прозрачности» переуплотненного коммунального быта, вторгаться внешним нормирующим воздействием в пространство, традиционно являвшееся сферой личной жизни, и т. д.[217] Получалось, что индивидуальное жилище и персональный земельный участок разрушали организационный базис жилищной политики советской власти, которая основывалась на пространственном закреплении трудобытовых коллективов за счет создания коммунального жилища покомнатно-посемейного заселения, в сердцевине которой лежала управленческая стратегия использования жилища в качестве средства регулирования повседневного бытового и трудового поведения людей.

Власть не могла допустить в рамках единой планировочной структуры населенных мест никакой социально-культурной и территориально-управленческой автономизации отдельного человека или семьи, присущей кооперативным поселкам-садам с индивидуальным жилищем. Поэтому она противодействовала инициативам жилищной кооперации, которая в середине 1920-х гг. и в Москве, и в уездах возводила одноэтажные одно– или двухквартирные дома в основном для посемейного заселения: в одну квартиру – одна семья[218]. А когда кооперативные поселения-сады с индивидуальными жилыми домами все же появлялись, прилагала усилия к тому, чтобы «вернуть» их в рамки государственной жилищной политики – принуждала кооперацию заселять жилье (дом, квартиру), изначально предназначенное для одной семьи, двумя-тремя семьями, превращая возводимый жилой фонд в коммунальный[219].

Причины противодействия инициативам жилищной кооперации со стороны государственных органов, осуществлявших градостроительную политику, понятны. Непонятно другое: почему власть, борясь с жилищной кооперацией, в то же самое время сама – руками своих местных органов – проектировала и строила точно такие же, какие возводила кооперация, поселения-сады с индивидуальными коттеджами. Например, в программе конкурса, объявленного научным бюро отдела градостроительства Петрогубсовкомхоза и проходившего в конце 1920 – середине 1921 г. в Петрограде, по составлению проектов планировки и застройки образцового «поселка-выставки» на территории Выборгского района, помимо указания на то, что основная масса «застройки поселка должна состоять главным образом из коллективных жилищ и домов-блоков», также предписывалось предусмотреть «некоторое количество индивидуальных жилищ, то есть отдельно стоящих особняков»[220].

Рис. 57. Дом на 2 квартиры. Арх. Л. А. Веснин

Проектированием индивидуального жилища усадебного типа занимались наркоматы, которые, казалось бы, никак не могли нарушать партийно-правительственные установки и идеологические регулятивы. В этом отношении показательна типология жилых зданий, которая в 1921–1922 гг. была рекомендована Наркоматом труда (НКТ) к возведению в рабочих поселках. Наркомат привлек к работе таких архитекторов, как Л. Веснин, Н. Колли, К. Грейнер, В. Кокорин, А. Иванов, Э. Норверт, С. Чернышев, гражданского инженера А. Иваницкого, санитарных врачей С. Гуревича, Я. Каца, Е. Виленц-Горовиц, и разработал целый альбом проектов, в числе которых, помимо прочих типов домостроений, были представлены различные варианты отдельно стоящих индивидуальных домов на 2–3 квартиры[221] (рис. 57–61).