Примерно через неделю путешествия Арт решил дать невесомости еще один шанс, поскольку во вращающемся кольце не было иллюминаторов. Он прошел в один из переходных отсеков, чтобы выйти из вращающегося кольца в невращающуюся часть корабля. Переходный отсек располагался в кольце меньшего диаметра, которое вращалось вместе с большим кольцом, но иногда останавливалось, чтобы синхронизироваться с остальным кораблем. Отсеки выглядели в точности как кабины грузового лифта с дверями по обе стороны. Когда ты входил в одну и нажимал на нужную кнопку, они замедлялись за несколько оборотов до полной остановки, и вторая дверь открывалась, пропуская в другую часть корабля.

Так Арт и поступил. Когда кабина стала замедляться, он начал терять вес, и в ответ его желудок подкатил к горлу. К тому времени, как открылась вторая дверь, он вспотел насквозь и каким-то образом очутился на потолке, где больно ударился кистью, пытаясь затормозить, чтобы не врезаться головой. Боль вступила в борьбу с тошнотой, которая, к сожалению, выигрывала. Ему потребовалось оттолкнуться от стен пару раз, чтобы добраться до контрольной панели и нажать клавишу, которая вернула бы его туда, где он мог нормально двигаться, в гравитационное кольцо. Когда дальняя дверь закрылась, он медленно приземлился обратно на пол, а через минуту марсианская гравитация вернулась, и первая дверь снова открылась. С чувством благодарности он выскочил наружу, больше не испытывая никаких мучений, кроме ноющей вывихнутой кисти. Он подумал, что тошнота куда как хуже боли, во всяком случае – до определенного уровня. Ему придется наблюдать пространство снаружи с экранов мониторов.

В этом он был не одинок. Почти все пассажиры и весь экипаж большую часть времени проводили внутри гравитационного кольца, и потому там было довольно тесно, как в переполненном отеле, где постояльцы частенько проводят часок-другой в баре-ресторане. Арт читал учетные записи многочисленных курсирующих челноков, и это напоминало ему летучий Монте-Карло с его постоянными обитателями, богатыми и скучающими, – такая обстановка царила во многих популярных видеосериалах. Корабль Арта, «Ганеша», был не таким. Очевидно, он носился по внутреннему периметру Солнечной системы довольно долго, и всегда – набитый под завязку. Внутри он износился, в пределах кольца казался очень маленьким, гораздо меньше, чем те корабли, о которых рассказывали в историческом шоу об «Аресе». Первая сотня жила в пространстве, раз в пять большем, чем пространство внутри гравитационного кольца «Ганеши», тогда как на последнем было пятьсот пассажиров.

Время полета, тем не менее, составляло всего три месяца. Так что Арт успокоился и принялся смотреть телевизор, концентрируясь на документальных фильмах о Марсе. Он обедал в ресторане, который был убран в стиле больших океанских лайнеров эпохи двадцатых годов XIX века, немного играл в казино, оформленном под Лас-Вегас семидесятых. Но большую часть времени спал и смотрел телевизор, два этих занятия перетекали одно в другое, так что он видел очень правдоподобные сны о Марсе, в то время как от документальных фильмов веяло крайне сюрреалистичной логикой. Он просмотрел знаменитую запись дебатов Рассела – Клейборн, и в ту ночь безуспешно спорил с Энн Клейборн, которая, как и в записях, выглядела, будто фермерская жена из «Американской готики»[18], только костлявей и суровей. Другая запись, сделанная дроном, тоже сильно его потрясла. Дрон падал вдоль обрыва одного из отрогов долины Маринер. Он падал почти минуту, прежде чем замедлился и низко полетел над мешаниной камня и льда в ложе долины. В последующие недели Арту постоянно снилось, будто он сам падает, но каждый раз он просыпался до столкновения с землей. Похоже, часть его бессознательного чувствовала ошибочность принятого решения. Он пожимал плечами, ел и упражнялся в ходьбе. Он ждал. Ошибка это или нет, он уже здесь.

Форт передал ему шифровальную систему и велел отсылать отчеты регулярно, но в полете не о чем было докладывать. Однако Арт добросовестно слал ежемесячные отчеты, каждый раз одни и те же: «Мы в пути. Кажется, все хорошо». Ни на один из них не пришел ответ.

А потом Марс раздулся, словно апельсин, брошенный в телеэкраны, и вскоре они очутились в своих противоперегрузочных креслах, опрокинутых крайне резким аэродинамическим торможением, затем их снова вдавило уже в кресла транспортника, – Арт проходил через все эти сплющивающие торможения со стойкостью ветерана, – и после недели на орбите, все так же вращаясь, они причалили к Нью-Кларку. Притяжение Нью-Кларка было очень маленьким, оно едва удерживало человека на полу, а Марс теперь располагался у них над головой. К Арту вернулась его морская болезнь, к тому же ему пришлось ждать своей очереди на поездку на лифте два дня.

Капсулы лифтов были похожи на длинные вытянутые отели, они переправляли плотно набитый, живой груз вниз, на планету, за пять дней. Ни о какой гравитации и говорить не приходилось, разве что в последние два дня она становилась сильнее и сильнее, пока лифт замедлялся, осторожно спускаясь в приемный комплекс, называемый «Гнездо» и расположенный к западу от Шеффилда на горе Павлина. Сила притяжения здесь была примерно такой же, что и в кольце «Ганеши», но неделя морской болезни окончательно измучила Арта, и, когда капсулы лифтов открылись и их повели куда-то вроде терминала аэропорта, он обнаружил, что едва способен идти, и удивился, как тошнота может отбить всякую охоту жить. С того дня, как он получил факс от Уильяма Форта, прошло четыре месяца.

Из «Гнезда» в Шеффилд они ехали на метро, но Арт был в таком состоянии, что едва ли мог любоваться видами, даже если бы они и были. Опустошенный и страдающий от головокружения, он пропрыгал на кончиках пальцев вниз по коридору, следуя за кем-то из «Праксиса», и с благодарностью рухнул на постель в маленькой комнатке. Марсианская гравитация ощущалась благословенно стабильной, пока он лежал, а через некоторое время он уснул.

Когда он проснулся, то не сразу сообразил, где находится. Полностью дезориентированный, он оглядел маленькую комнату, удивляясь, куда делась Шэрон и почему их спальня стала такой крошечной. Потом Арт вспомнил: он на Марсе.

Он застонал и сел, чувствуя жар и одновременно отстраненность от собственного тела. Все слегка пульсировало, хотя освещение в комнате вроде бы функционировало нормально. Стену напротив двери закрывали шторы, и он встал, подошел и распахнул их одним движением.

– Эй! – завопил он, отпрыгнув назад. Он проснулся во второй раз, по крайней мере, чувство было именно таким.

Перед ним открылся вид, словно из иллюминатора самолета. Бесконечное пустое пространство, небо цвета кровоподтека, солнце как пузырь лавы, а далеко внизу раскинулась каменистая равнина – плоская и круглая, лежащая на дне огромного круглого оврага, предельно круглого, просто замечательно круглого, учитывая его естественное происхождение. Было сложно понять, как далеко находится его противоположный край. Детали кратера были прекрасно видны, но постройки на другом краю обода выглядели совсем крошечными. Они были похожи на обсерваторию размером с булавочную головку.

Это, понял Арт, кальдера горы Павлина. Они приземлились у Шеффилда, так что сомнений тут быть не может. Следовательно, до этой обсерватории около шестидесяти километров, припомнил он из документальных фильмов, и пять километров до дна. И все это – совершенно пустое, каменистое, нетронутое, первобытное – вулканическая порода, такая голая, словно остыла неделю назад, здесь не было никаких следов человека – никакого терраформирования. Полвека назад Джон Бун, должно быть, видел все то же самое. И все это было таким… чужим. И холодным. Арт заглядывал в жерла Этны и Везувия, когда был на каникулах в Италии, и те два кратера были огромными по земным меркам, но в этой штуке, в этой дыре… могла затеряться тысяча таких же.