– И за три с половиной года не составили о нем никакогопредставления?

– Мы виделись только на показах. Так что вам лучшенавести о нем справки не у меня.

– У вас ведь были м-м-м… трения?

– Никаких. Говорю же, мы не общались.

– У меня прямо противоположные сведения.

– …Ну хорошо… Один раз мы набили друг другу морды. Этоможно считать трениями?

– И что же послужило поводом?

– Мне бы не хотелось об этом распространяться. Видитеэтот шрам? Вот здесь, над бровью… Его рук дело. Его поганых рук. Больше я вамничего не скажу. Поищите других. Тех, кто хорошо его знал.

– Те, кто хорошо его знал, – мертвы. Вот в чемдело. Что вы пьете?

– Виски. Все те, кто хорошо нас знает, как правило,мертвы, инспектор.

– Вы полагаете?

– Жить с этим знанием уж точно невозможно… Человеческаяприрода – вещь неприятная, если не сказать – отвратительная.

– Пожалуй, я тоже выпью.

– Вообще-то, мне он даже нравился.

– Кто?

– Ги.

– Драка произошла именно по этой причине?

– Вы не поняли. Если я гей, это не значит, что я готовпристроиться к каждой мало-мальски привлекательной заднице. Я любил Азиза.

– Нуда…

– Знаю, что вы подумали. Все так думают. Азиз никогдане платил мне за любовь, запомните это, инспектор. Зарубите на носу.

– У вас квартира на улице Лафитт. В девятом округе.

– Да. Рядом с бульваром Итальянцев…

– А до этого?

– Намекаете на то, что до этого я жил в вонючихмеблирашках в двадцатом? Об этом меня тоже спрашивали, и больше, чем сказал, яуже не скажу.

– А ваш друг Энрике оказался более разговорчивым.

– Это какой Энрике?

– Энрике Пинёро. Ваш друг.

– Рики-морячок? Вы и его откопали? Странно, что он несдох прежде, чем вы его откопали… Никакой он мне не друг, самая обыкновеннаядешевка. Продажная девка – Рики-морячок. Два члена в жопе для него не предел,уж поверьте.

– Каков же предел?

– Рики – беспредельщик. Мог засосать в свою задницупол-Парижа. Я думаю, ему это удалось… С души воротит. Знаете, мне иногдакажется, что весь мир – это задница Рики-морячка. У вас ведь тоже есть свойРики-морячок, а, инспектор? У каждого есть свой Рики-морячок…

– Вы перебрали, Ули.

– Туфта. Так что вам назудела эта шлюха?

– Вы ведь какое-то время жили вместе…

– Снимали в складчину один отстойник. Две комнатушки икухня, горячей водой и не пахло, как-то раз мне в ухо залез таракан. Вот и всевоспоминания.

– Так уж и все…

– Есть еще кое-что. У этой шлюхи Рики вечно не былоденег. Или он говорил, что не было. Тратил башли на шоколад, дурь и краску дляволос. Черный – его натуральный цвет, а Рики всегда хотелось быть блондином.Это была его идея фикс. Черные корни его раздражали. Просто сума сводили. Такчто свою долю за квартиру он зажимал. Сука.

– Где вы познакомились с Азизом Мустаки?

– Вы ведь знаете – где. Раз уж трясете передо мнойштанами Рики-морячка…

– В Булонском лесу, не так ли?

– Да. Тринадцатого ноября, четыре года назад. Азиз меняснял. Он часто там бывал… До того, как мы познакомились.

– А говорите, что мсье Мустаки не платил вам за любовь.

– Он заплатил один-единственный раз. Самый первый. И нетак, чтобы очень щедро.

– По таксе?

– Если вам наплел об этом Рики, то вы должны знать, чтоэти деньги я отдал ему.

– Я знаю. Зачем вы отдали деньги Рики?

– Мне трудно объяснить. Просто… Мы встретились не в товремя, не в том месте. Если бы все оказалось по-другому… Мне было стыдно. Я нехотел этих денег. Мне было стыдно.

– Перед кем?

– Перед Азизом. За то, чем я занимался… Но тогда онпредставился как Жильбер. В нашу первую встречу, я имею ввиду.

– А вы?

– Рет. Я просил называть меня Ретом. Меня все звалиРетом.

– Рет Батлер. «Унесенные ветром», так?

– Он и об этом вам настучал, Рики… Мне всегда нравились«Унесенные ветром», всегда, сколько я себя помню. Мне всегда нравился КларкГейбл. Теперь он на небесах. И Азиз на небесах…

– Ретом вас звали и в Кельне. Вы ведь там начализаниматься проституцией, правда? Сколько вам было? Семнадцать?

– Шестнадцать без двух месяцев.

– Тяжелое детство?

– У меня было счастливое детство. Относительно.

– Правда?

– Однажды я убил кошку. А потом зажарил ее у портовыхскладов. Снял шкуру, это оказалось легче, чем я думал, – и зажарил. У менябыло счастливое детство. И мне всегда нравились мужчины. Моего первого мужчинузвали Душан. Он-то и был похож на Рета Батлера, только усов не носил. Я оченьего любил.

– Почему вы перебрались в Париж?

– Я искал Душана.

– Он был парижанин?

– Вряд ли. Французом он не был точно, скорее –славянином. Но тогда мне казалось, что если мы и встретимся еще когда-нибудь,то это обязательно будет Париж. Все всегда встречаются в Париже, разве вы незнаете?..

– Вы встретились?

– Нет. В этом дерьмовом городе встретить Душананевозможно, в нем натыкаешься только на Рики-морячков…

– Вы сказали Пинеро, что у вас был странный секс содним арабом. Вы имели в виду первую встречу с мсье Мустаки. Что означаетсловосочетание «странный секс»?

– А разве Рики вам не пояснил?

– Что оно означает?

– Странный секс – это просто разговор. Мы не трахалисьв первую нашу встречу. Мы просто разговаривали. Сидели в его машине иразговаривали.

– И все?

– И все. Странно, правда?

– И о чем же вы разговаривали?

– Обо всем. Я рассказал ему о Душане. И о кошке.

– А он?

– А он – о том, что родился шестипалым. Потом онпоказал мне шрам на предплечье. Забавный шрам в виде мальтийского креста.Сказал, что у него на теле есть еще один шрам. Ион тоже похож…

– На что?

– Этого я вам не скажу.

– Зато я скажу. Еще один шрам под левой грудью. Оченьнапоминающий диагональный крест, так называемый крест святого Андрея. Околодвенадцати сантиметров длиной.