– Да. Я уже говорил об этом…

– А раньше подобные кражи происходили?

– Никогда, – теперь уже задумываюсь я. Нужно бытьидиотом, чтобы не понять, к чему клонит ищейка. – Украсть можно идею.Украсть можно технологию. Украсть можно деньги из сейфа, банку с оливками всупермаркете или лифчик на распродаже. А вещи из коллекций дизайнеров некрадут.

– Крадут все, – в голосе Бланшара появляютсяпоучительные нотки специалиста по кражам зубочисток из бистро. – А еслиона кому-то понравилась, эта вещь? Настолько, что этот кто-то решил оставить еесебе?

– Это все равно, что оставить себе краденую из музеякартину. Любоваться можно, но только у себя в сортире. На всеобщее обозрение еене выставишь.

– Ну у вас и сравнения, – морщится Бланшар.

– Высокая мода всегда была сродни искусству. Я ведьговорю не о поточном производстве, поймите… Авторские модели неповторимы, да истоят довольно дорого… И предназначены для узкого круга людей, если вообще длячего-то предназначены.

– А зачем они тогда нужны?

Ну вот, еще один приверженец сезонных скидок и покупкииндийского текстиля на вес.

– Они определяют тенденции в моде и…

– Да бог с ними, с тенденциями, – перебивает менякоротышка. – Главное, что вещичку украли. Причем украли в Париже, авсплыла она здесь… Самым неожиданным образом. Странно, вы не находите?

Нужно быть идиотом, чтобы не понять, к чему клонит ищейка.

– Да. Странно.

– Вы ведь были на том показе, насколько я понял?

– Да. Я присутствую на всех показах Мари-Кристин, хотяпоследние три года почти не появляюсь на подиуме. Это традиция. Мари-Кристинсчитала меня талисманом… Впрочем, вам вряд ли это будет интересно.

Бланшару и впрямь неинтересны сентиментальные воспоминанияэкс-модели, чихать он на них хотел. Другое дело – выдавить из тюбика всеимеющиеся у него подозрения и густо размазать их по моей физиономии.

– Значит, вы присутствовали на показе. А потом уехали вРоссию.

– Да. Глупо было бы отрицать очевидное.

– И много еще было таких? Каким-то образом связанных с«Сават и Мустаки», а потом уехавших в Россию? В самое последнее время, я имею ввиду.

– Я не знаю.

– Вот и я тоже не знаю. Пока. Но не думаю, чтобы ихколичество зашкаливало за разумные пределы.

Пропади ты пропадом, недомерок! Ежу понятно, на что тынамекаешь: если я и не убийца, то по меньшей мере соучастник преступления. Язвонил Мари-Кристин накануне убийства, она села в мой джип, беспечно стоявший умагазина, где убийство и было совершено. И всему этому имеются свидетели. Прижелании в свидетели можно привлечь также: Ингеборг Густаффсон (шведская сучка,с которой я всегда был на ножах, поднатужившись, вспомнит, что я сорвал килтпрямо с ее мать-их-бедер); сотрудников «Air France» (там я заказывал мать-его-билетна Санкт-Петербург), таможню аэропорта Пулково (там добросовестно прошерстиливсю мою мать-ее-ручную-кладь, а это – два баула шмоток) – да мало ли кого можнопристегнуть! И среди этой своры потенциальных свидетелей обязательно найдетсякакая-нибудь сволочь – она-то и выскочит с утверждением, что видела, как ядефилировал в кожаной псевдошотландской юбчонке со стразами по Невскому. Всамый разгар зимы.

– …Кстати, мсье Кутарба… Как вам удалось узнать обевещи? Ведь они находились, мягко говоря… э-э… в плачевном состоянии.

– Мари-Кристин сама расписывает ткань, ни один узор неповторяется. А я хорошо знаком с ее моделями.

– Нуда, нуда…

– Кстати, если уж на то пошло, Бланшар… СупругиГрековы, на которых вы тут ссылались… Они тоже были в Париже, на последнемдефиле. И вернулись в Россию не так давно.

– Ябедничаете, Ги? Нехорошо.

Коротышка впервые называет меня по имени, но никакойдружеской интимности в этом нет, скорее – наоборот. Я и не думал, что короткое,легко слетающее с губ «Ги» может звучать так зловеще.

– Почему – ябедничаю? Я просто констатирую факт… И еще…Я никогда бы не подумал, что вы выберете именно «Minoritaire»…

Малыш Дидье заливается краской: еще бы, я поймал его, явычислил его аромат, который сам же и сочинил. Это были мои первые мужские духи,их сопровождала агрессивная рекламная кампания в духе штурма казарм Монкада,воинственных подмышек Че Гевары и бицепсов «коммандос». «Minoritaire» имелибешеный успех у интеллектуалов, леваков, биржевых брокеров и прилизанныхофисных крыс, не гнушающихся забить косячок на корпоративной вечеринке. Но я ипредположить не мог, что на жесткий, насыщенный амброй и белым мускусом запах«Minoritaire» клюнет плюгаш-полицейский.

Аромат моих духов едва уловим. Должно быть, коротышкавыхлюпал флакон около месяца назад, после чего на парфюмерном фронте наступилозатишье: всякую дешевку типа жидкого мыла и копеечного шампуня я в расчет неберу. А коротышка и понятия не имеет о главном свойстве моих духов: онинамертво приклеиваются к коже. Они оккупируют ее и устанавливают на ней своипорядки – но это мягкая, щадящая оккупация. Самая мягкая и самая щадящая извсех возможных. Мои духи ревнивы, они не терпят конкурентов – и легко выживаютих. Они похожи на черную метку, которая видна лишь посвященным. Или –посвященному.

Посвященный – это я.

Я связан пуповиной со всеми придуманными мною запахами. Этои есть моя семья. Единственные родственники, если не считать Анук. Но Анукдавно открестилась от родства со мной. И если бы не этот прискорбный факт – ябыл бы полностью счастлив.

Щеки Бланшара все еще горят, и это возвращает нас ксуществующему положению вещей. И ясно дает понять, кто есть кто. Я – корольароматов, мальчик-солнце, сразивший наповал половину Европы; лицо с обложки,мясная расфасовка для гламурных журналов от Праги до Лондона. И мое пребываниев этом северном городе – не более, чем поиски экзотики, прихоть теплолюбивогозасранца, которому наскучила игра в светскую жизнь.

Пребывание же здесь Дидье Бланшара – производственнаянеобходимость, больше похожая на ссылку. Ну кто бы еще выдвинулся сюда, кволкам, медведям и белкам-летягам? Кто бы еще был отдан на заклание жутковатомуделу о выпотрошенных внутренностях Мари-Кристин Сават? Ты попался, недомерок,полицейская отрыжка, зануда-холостячок в ортопедических semelles interieures[9] и с дипломом Сорбонны в штанах. Ясно, зачем тебе понадобились«Minoritaire» – возвыситься в собственных глазах, а также в глазах твоейконсьержки и мутантов-трансвеститов, которых ты привык мутузить за две дозынаркоты в сумочке. Последней в списке значится широкоскулая официантка, предметтвоих тайных воздыханий, – но ее не пробить.

Даже «Minoritaire».

Полностью насладиться превосходством над коротышкой мне недает стук в дверь. Вернее, не стук даже – легкое, застенчивое царапанье.