И именно в это мгновение я поняла, как Гарри никогда не нужно силиться понять, чего же хочет от него жизнь. А я-то все время этим занималась. Гарри не вглядывался в окружающий мир, он просто позволял всему, что видел, проваливаться в его глаза. И теперь я находилась достаточно близко, чтобы тоже научиться это делать. Я повернулась к нему, но мне хотелось быть еще ближе. Мир вокруг меня был спокоен; впервые он не ждал от меня никаких ответов. Я почти физически ощутила вес его век, когда они упали и закрыли его глаза. Я сказала: «Гарри, а ты не хочешь поцеловать меня прямо сейчас?» Потому что, если бы он меня не поцеловал, думаю, я бы сошла с ума. Я услышала, как он засмеялся, а потом, потом все получилось очень просто, его рот соединился с моим, и мы стали целоваться, да, мы определенно стали целоваться.

А позже я думала: вот оно, вот она любовь. Любовь была тайным предназначением жизни. Она завладела мною самым прекрасным способом из всех возможных. Я вдыхала разлитые в воздухе ароматы, я чувствовала, как Гарри обнимает меня. Я чувствовала его вкус.

Я думала, теперь уже никогда не случится ничего плохого.

* * *

На другой день пропала мама.

— Манон, любовь моя, ты думаешь об Эдди?

Ну, вот оно. Айви сказала это. Я знала, что она это скажет.

Иногда, только иногда, дома кто-нибудь мог упомянуть Эдди, но не так, не прямо, скорее мимоходом, например: когда Эдди сделал то-то и то-то, или — вот это Эдди больше всего любил, или — а вон старый приятель Эдди. Никто не говорил прямо о том, что произошло. Но Айви была другой. Мама всегда говорила, что Айви чрезмерно эмоциональна.

Я уставилась в пол. Я вспомнила, как мы с Эдди однажды, когда были совсем маленькими, сидели в папином «хольдене». Эдди устроился на месте водителя. Он снял машину с ручного тормоза, мы покатили вниз по холму и с треском врезались в гараж. Все время, пока мы ехали, он издавал такой звук: «брум-брум-брум». Он был на седьмом небе от счастья. Он ни о чем не беспокоился.

Я видела его в последний раз у себя в комнате, он зашел ко мне, плюхнулся на мою кровать и начал приставать ко мне с вопросами.

— Ну, и что там у вас с Гарри происходит?

Я читала. Я держала книгу у самого лица и иногда поверх нее выглядывала.

— Ниче. А что?

— А то, что на «Звездных войнах» было похоже, что что-то такое есть. — Эдди подозрительно улыбнулся.

— Это Гарри сказал?

— Я еще не говорил с ним. Подумал, лучше у тебя сначала спрошу.

— Ничего не было. — Я соврала. Но, в конце концов, мне не дали времени на то, чтобы все улеглось у меня внутри, поэтому я была совершенно не готова делиться секретами. Самое забавное то, что я кое-кому об этом рассказала, но не Эдди и не Люси. — А почему ты решил, что между нами что-то есть?

Эдди поднял глаза к потолку и задумался. Он мне не ответил.

— Я считаю, ты ему нравишься. — Эдди имел довольный, почти торжествующий вид, как будто он знал больше, чем я. Или даже больше, чем Гарри. Он взял вырезанную из дерева птицу, которую оставил Гарри, и стал крутить ее в руке.

— Да? — Я резко поднесла книгу еще ближе к липу на случай, если вдруг начну краснеть.

Но Эдди нельзя было провести. Он отодвинул книгу в сторону и расхохотался.

— Смешная ты, Мэнни. В самом деле смешная, — сказал он, а потом, радостно хихикая, добавил: — Представь, ты и мой приятель Гарри.

— Заткнись, будь любезен, — попросила я, но он не послушался; он получал от этого огромное удовольствие. Ему обязательно нужно было перечислить все великие достоинства Гарри Джейкоба, как будто он меня инструктировал. Он даже поведал мне, что Гарри любит и чего Гарри не любит.

— На него Не производит ни малейшего впечатления все это барахло, с которым носятся все девчонки, ну, ты знаешь.

— Какое барахло?

— Ты знаешь, о чем я. Ему не важно, кто хорошенький, а кто нет, кто входит в команду по футбику, а кто нет, у кого водятся денежки, кто крутой. Он даже на вечеринки не ходит. Ты знаешь, что он любит? — Эдди засмеялся, но без издевки. — Деревья. У него есть книги о деревьях.

— Правда?

— Ага. Ему и «Скайхукс» не нравятся, он любит музыку, о которой ты и слышать-то ничего не слышала.

— А он как же о ней узнаёт?

— От брата. Так же, как и ты все узнаёшь.

— Очень остроумно, — сказала я, но меня не раздражало, что он поучает меня, потому что теперь, когда Эдди знал и, похоже, инструктировал меня, получалось, что все серьезно. Но тут зазвонил телефон, и Эдди вскочил, чтобы ответить на звонок. Он просто вскочил с кровати и вышел, ну, вот и все.

* * *

Я не могла ничего сказать Айви. Я продолжала смотреть на пол.

— Ох, все это слишком печально! — воскликнула она. — Моя дорогая, в твоей юной жизни было слишком много печали.

Айви притянула меня к себе. Я закрыла глаза и положила голову на ее костлявое плечо. Она гладила меня по спине, качала меня, в точности так, как если бы я все еще была маленькой девочкой. Я старалась не позволять себе думать об Эдди. Я пыталась задержать дыхание. Так я и сидела, плотно вжимаясь мокрыми глазами в Айви, а Айви ничего не говорила, и я тоже.

Папа обнимал меня точно так же. Укачивая.

Из всего, что со мной происходило в жизни, это я помню лучше всего. Было четыре часа утра. Я проснулась оттого, что папа сидел на краю моей кровати. Просто сидел. Поэтому я сразу поняла, что что-то не так: потому что было очень темно, потому что он сидел там во мраке, ссутулясь и неподвижно, потому что он не уходил на работу, не целовал меня со словами «до свидания». Сколько он уже так просидел?

— Папа? — сказала я.

Он взял меня за руку.

— Произошло нечто ужасное. — Голос у него был дрожащий и слабый, как ростки хлопка.

Я села. Я сжалась в кулак. И тогда слова, столь тихо и мучительно выходившие из горла моего отца, пришли ко мне, медленно выплывая из ночи, как сполохи отдаленного взрыва.

— Эдди погиб.

Я не заплакала, я сломалась: сложилась, как надломленная веточка. Я упала вперед. Я услышала, что кричу. Со всего маху я уткнулась головой в папину грудь. Папа ловил ртом воздух. Я кричала в его фланелевую пижаму.

* * *

Вот как все произошло. Двое полицейских постучались в нашу дверь в четыре часа утра. Очевидно, папа их услышал. Он надел халат и прошел через погруженный в темноту дом, чтобы открыть дверь.

Смерть Эдди пришла в дом подобно медленной холодной трещине в стекле.