Многое, конечно, поменялось. Я впервые попробовала йогурт в пятнадцать лет, что такое киви, узнала в шестнадцать. Даже не подозревала, что бананы могут быть желтыми сразу, а не после того, как полежат неделю на подоконнике. В детском саду самым вкусным угощением считались сушеные яблочные дольки из смеси сухофруктов для компота и выловленные из того же компота вареные абрикосы. Да мне и сейчас вкусно все.

– У меня юбилей был, – сказала тетя Надя, к которой я по привычке заглянула поздороваться. – Семьдесят исполнилось. Вот радуюсь, что еще нужна, работаю, и пока не гонят на пенсию. Но, знаешь, тяжело стало. Родители другие. Сразу скандалят, пишут в инстанции. А как я им объясню, что я детей уже пятьдесят лет кормлю? Каждого помню. Вот Вася твой… Как он? Неужели уже студент? Вот время летит. Когда Сима в столовую вошла, я сразу поняла, что она твоя дочь. Такой зверек пугливый сидел за столом, лишний кусочек хлеба боялась попросить. Если ей не положишь, так сама ни за что не возьмет, не хватанет без разрешения, не то что некоторые. Есть такие – выживут. Голодными не останутся. Твои нет, слишком воспитанные. Им бы наглости у кого-нибудь занять, так в жизни легче будет. Сейчас я хоть спокойна – Сима твоя ест. Не все, но хоть что-то. Родители жалуются, что столовые плохие стали. Это не столовые, это продукты плохие. Вот ты, твое поколение, пенку на молоке терпеть не могли, а сейчас поди поищи такое молоко, чтобы пенку дало! И родители другие. Папы с мамами, особенно те, кто в разводе, друг с другом договориться не могут, что можно, что нельзя ребенку, а потом от нас требуют, чтобы дети ели. Я не боюсь проверки. Не боюсь, что уволят. Боюсь, что следующее поколение детей моих пирожков уже не попробует. И не узнает, что такое пенка на молоке.

Детская социализация – неисчерпаемая, больная, насущная тема. Миллионы статей, научных исследований, многократно описанный родительский опыт не имеют никакого значения. Каждый год молодые родители задаются вопросами: когда впервые можно отправить ребенка в лагерь (спортивные сборы, выездные школы), чтобы не нанести ему психологическую травму? В каком возрасте он готов нести ответственность за собственную гигиену, поведение? Как понять – готов ли ребенок разлучиться с родителями и домом и круглосуточно жить в коллективе? А нужны ли вообще ребенку все эти лагеря? Пойдет полная социализация на пользу или подорвет нервную систему? Молодые мамочки спрашивают, насколько тяжелой станет травма, которую можно нанести семимесячному ребенку, если уехать с мужем на пять дней в отпуск и оставить чадо на любящих бабушек или няню? Все однозначно говорят, что травма окажется тяжелой. Ребенок не узнает родителей. Забудет. Все станет очень плохо. На ручки точно не пойдет. Молодые мамы отказываются от отпуска, от мужа, от жизни. Они, конечно, не хотят, чтобы няня или бабушка стали главными людьми в жизни их ребенка.

Насчет травмы – не знаю, не спрашивала у детей. А то, что не узнают – точно. Мы с мужем уехали отдыхать на неделю, когда сыну было месяцев восемь. Я загорела, похудела. Когда, вернувшись, я протянула руки, собираясь достать сына из кроватки, он заорал. Загорелая худая женщина не была для него мамой. У детей короткая счастливая память. Мама из брюнетки перекрасилась в блондинку? Ребенок станет шарахаться от новой тети. Недолго. Через час опять залезет на ручки и решит не слезать никогда.

Отдельной глобальной темой для обсуждения стали родительские страхи по этому поводу. Как перестать волноваться? Как поддержать (мотивировать, подбодрить)? Что делать, если мать готова отпустить ребенка в лагерь, а отец категорически против? Или наоборот. Как объяснить бабушке, что выездная школа важнее ее пирожков на даче? Ответов нет и не будет никогда. Потому что дети разные, и родители, бывшие дети, тоже разные. У каждого свой жизненный бэкграунд. Пока самый дельный комментарий, который я вычитала, звучал так: «Отправлять в лагерь тогда, когда к этому будут готовы родители». И вот тут начинаются проблемы.

Впервые я с этим столкнулась больше десяти лет назад, когда поехала в качестве вожатой-аниматора-сопровождающего на спортивные сборы с сыном. Ему тогда было шесть лет, и я представить не могла, что могу его отпустить одного. Но многие мамы мыслили не столь трагическим образом.

На моем попечении – я жила в домике вместе с еще пятью детьми – оказалась, например, восьмилетняя девочка со зрением минус пять, если не больше. И она, естественно, не хотела носить очки. О проблемах со зрением я узнала не от ее мамы, которая провожала нас и могла бы меня предупредить, а от самой девочки – когда я попросила убрать разбросанные по полу вещи, она плюхнулась на колени и каждую юбку или майку подносила к носу.

В соседнем домике жила Катя, еще одна мама, не решившаяся отправить свою семилетнюю дочь одну. И ей в качестве одного из подопечных достался мальчик с жуткой аллергией буквально на все – от пыльцы до рыбы. Мы узнали об аллергии тоже не от родителей мальчика – просто однажды он на наших глазах стал краснеть, опухать и задыхаться. Мама же ребенку даже антигистаминный препарат в дорожную аптечку не положила.

Мы с Катей работали целыми днями – чистили морковку и картошку на суп, готовили костюмы к празднику Нептуна, заплетали косы девочкам, убирали в комнатах, стирали, гладили. Чужим детям уделяли куда больше внимания, чем своим.

Была еще одна девочка – шестилетняя Ксюша. Она умела то, что не все шестилетки могут – и заплетаться, и стирать трусы. Впрочем, у Ксюши и лишних недетских знаний с избытком хватало. Например, она всем сообщала, что мама развелась с папой и теперь ищет нового мужа, а она, Ксюша, ей мешает. Девчушка просто констатировала факт. Мама, кстати, обещала приехать под конец сборов, и Ксюша ее ждала каждый день. А каждую ночь мы с Катей дежурили у ее постели – девочка кричала от приснившихся кошмаров. Именно по ночам у нее начинали болеть голова, живот, ноги, и она засыпала к пяти утра. Ксюша забыла дома любимую игрушку – кота Люсика, с которым не расставалась. Мы звонили Ксюшиной маме и умоляли приехать пораньше вместе с Люсиком, чтобы ребенок уже мог спокойно уснуть. Мама искренне не понимала, в чем проблема.

Я не отпускала от себя сына, нанимаясь помощником повара, воспитателем в лагеря и на сборы, чтобы быть с ним рядом. Потому что знала – молоденькая вожатая влюбится и уйдет в чувства на все две недели, сын не станет есть то, что не любит. Я миллион раз слышала, что ращу из сына хлюпика и маменькиного сынка. Не вырос. В смысле вырос. В четырнадцать лет он уже греб на байдарках по карельским озерам и крутил педали горного велосипеда в тех же краях. Ездил один в другие города, и плацкартные вагоны – к нашему родительскому ужасу – стали ему чуть ли не родным домом. Однако он усвоил главное – если не позвонит в условленное время, мама на вертолете прилетит и зависнет над его головой. И еще найдет миллион знакомых, которые появятся в том месте, где бы он ни находился, и оторвут ему голову за то, что не вышел на связь. А потом приедет мама и еще раз оторвет голову. Гиперопека? С моей точки зрения – вопросы ответственности и безопасности.

Дочку – нежную пугливую красавицу, счастье всей нашей жизни, цветочек, выращенный под стеклянным колпаком, – я и не собиралась отпускать одну. Времена изменились – стали популярны и даже модны семейные лагеря. На спортивные сборы можно приехать с ребенком – дитя тренируется, а мама отдельно качает пресс. Выбор семейных лагерей на любой вкус – от мягкого родительства и плетения оберегов до гимнастики, балета, рисования, театральных постановок, изучения языка и игры в шахматы.