Три чемодана вещей. Чтобы дети не страдали, им разрешили везти все – от постельного белья, подушек, к которым они привыкли, до игрушек в любом количестве и туалетной бумаги нужной степени мягкости. Прикроватные коврики, занавески – все, что хотите.

Подмосковный пансионат. Ухоженная территория, шарики, флажки. Тетя Люда – горничная. Мы приехали раньше остальных. Впрочем, как всегда.

– Сима, выбирай комнату и кровать. Быстро! Если первая положишь вещи на кровать, она твоя, – подбодрила мою дочь тренер. Сима зашла в одну комнату, в другую, третью, не понимая, как нужно выбирать.

– Так, у окна всегда дует. – Я, прошедшая все лагеря, пансионаты и турбазы, тут же вернулась в детство.

– А я боялась спать ногами к двери, – рассмеялась тренер.

Да, у нас тоже была такая примета. Захватить кровать, которая упиралась в шкаф, а не в дверной проход, ведь черная-черная рука всегда забирает тех, кто спит ногами к двери.

– Занимай кровать справа, – посоветовала тренер, – из коридора видно не будет.

Накануне я укладывала в чемодан упаковку туалетной бумаги – восемь штук, в отдельный пакет – «запрещенку» в виде шоколадок, сахара, лимонов, в отдельный – воду в бутылках. Тренеры разрешили Симе шоколад. Но надо было прийти за ним в тренерский номер, и они выдадут. И я прекрасно знала, что каждый вечер буду писать сообщение тренерам, чтобы дали Симе кусочек шоколада или сахарок – дочь ни за что не попросит сама. И если возьмет, то на всех девочек. Она не умеет делать что-то тайно. Не умеет выдумывать, придумывать и выдавать желаемое за действительное. Не будет изображать головную боль, если у нее не болит голова по-настоящему. Или хвататься за коленку, чтобы дать себе минутную передышку на тренировке.

Из-за этого качества – честности, доведенной до абсолюта, – у нас большие проблемы с сочинениями по русскому и упражнениями по английскому. Когда надо придумать, что делал дядя вчера или каким видом спорта занимается тетя, Сима впадает в ступор. У нее нет ни дяди, ни тети. Она не может написать о том, чего не существует.

Я миллион раз рассказывала дочери, что сочинение потому и называется сочинением, потому что это неправда. Не понимает. Ей удается описание пейзажей, причем детальное – справа луг, слева дерево. Сочинения по картинам тоже не вызывают трудностей – на переднем плане мы видим… Художник использовал охру… Сима занимается рисованием, поэтому легко может определить оттенки и даже подробно рассказать, какой цвет с каким нужно смешать, чтобы добиться нужного. Но если требуется красивая концовка – «художник хотел выразить любовь к природе своей малой родины…» – все, конец света. Сима делает другие выводы – «свет удачно падал на яблоневое дерево, вот художник его и изобразил». Или «художник устал от других дел и захотел порисовать». Она сама так поступает, утомившись от уроков и тренировок. Рисует. Свободная тема вызывает у дочери настоящий ужас. Рассуждения о смысле произведения, стихотворения – туши свет. Она не умеет придумать, что хотел сказать автор, а чего не хотел. Она не может написать про лучший день летних каникул, запихнув в него все яркие впечатления, допустим, недели или месяца. Это ведь неправда, потому что все случилось не в один день.

– От тебя никто не ждет правды, – убеждаю я, – сочинение – твоя фантазия, ты можешь описать то, чего вообще не случалось.

– Не могу, – упрямо стоит на своем Сима, – как я могу писать то, о чем не знаю?

– Ты можешь придумать, какой день тебе хотелось бы провести, и описать его. – Я не оставляю попыток разбудить в дочери творческое мышление.

– Зачем описывать, я и так делаю все, что запланировала, – пожимает плечами дочь.

– Хорошо, давай мы решим для себя, что описываем день другой девочки, героини, как в книжках, – предлагаю я.

– Мам, сочинение должно быть мое, а не другого автора. К тому же я не писатель.

Я начинаю стонать и хвататься за голову.

Но опять же природная неспособность дочери ко лжи, придумкам, даже совершенно невинным преувеличениям очень мне помогает, когда речь идет о спортивных тренировках. Сима умеет терпеть так, как мало кто способен. Но если уж она жалуется на боль, можно не сомневаться – болит очень сильно.

Поэтому во всех поездках у меня самый важный и объемный пакет – с лекарствами. От всего на свете. На все случаи жизни. Включая волшебный «Снежок», который всегда в сумке. Бросаешь этот пакет – великое изобретение советской медицины – на пол, и состав превращается в лед. Экстренная заморозка – от обморока и перегрева до травмы. На соревнования я вожу отдельную сумку с лекарствами, и все об этом знают. Бесцветный пластырь срочно заклеить рану на ноге? Пожалуйста. Нашатырь? Не вопрос. Лекарства от головной боли в двух видах – растворимые и таблетированные. От диареи, включая нервную. Пустырник, валерьянка и прочие разрешенные виды допинга, как для детей, так и для родителей. Для бабушек я вожу нитроглицерин и таблетки от высокого давления в разных дозировках.

Я собирала дочь на сборы и гадала, как это мы в детстве не умерли от обезвоживания, когда повсюду не стояли кулеры с водой? И не заразились всеми болезнями, пользуясь туалетом на улице, серой и грязной туалетной бумагой, а то и смятой газетой. Как мы вообще выжили, объедаясь сырым тестом, зелеными яблоками и грязной морковкой. Мы в детстве ели сырую кукурузу, за обе щеки уминали молодой горох и сваренную в тазу, где стирали белье, цветную капусту. Капуста была с привкусом хозяйственного мыла, но кого это волновало?

Я помню, как тяжело заболела в лагере и потеряла голос. Кого это интересовало? Никого. Моя подружка сломала в лагере руку, неудачно упав во время «веселых стартов». Гипс ей поставили дня через три. Порезы, синяки, ушибы, включая травмы головы, вообще не заслуживали внимания. Ни у кого – ни у вожатых, ни у детей – мысли не закрадывалось немедленно сообщать родителям о проблемах со здоровьем или каких-то происшествиях.

Недавно услышала рассказ одного знакомого папы. В семье завели котенка, уступив просьбам дочек. Котенок, естественно, царапался. Девочки приходили и демонстрировали папе царапины на руках.

– Да какие это царапины? Я же помню, как моя кошка драла. Все руки в крови были! Царапины месяцами не заживали, – пустился в воспоминания отец семейства, который вяло отреагировал на жалобы дочек, за что получил выговор от жены.

Инстинкты, полученные в детстве навыки выживания не забываются. Они вдруг всплывают из глубин подсознания и заставляют действовать. Я, раскладывая вещи дочери в выбранной комнате, заняла две лучшие верхние полки в шкафу, удобный крючок в ванной и попросила у горничной тети Люды дополнительную тумбочку и вешалки. Тумбочки я поставила одну на другую – так, как делала в детстве. Тетя Люда смотрела с явным одобрением.

Мой муж, никогда не бывавший в лагерях и на турбазах, никогда не живший в комнате даже с тремя, не то что пятнадцатью соседями, пребывал в ступоре. Смотрел на меня с ужасом, как на постороннюю женщину, которая ведет себя как минимум неприлично.