давящую, осязаемую энергетику этого зала, порожденную картинами, висящими на его стенах, я бы, возможно, сама подумала нечто подобное.

Но я чувствовала…

И понимала, что немыслимым образом одинаковое восприятие этой гнетущей атмосферы, сопереживание ощущаемому сближает нас с Иваном – так люди перед лицом опасности невольно прижимаются друг к другу…

– Довольно, – произнес Иван. – Этот зал противопоказан нормальным людям в больших дозах, иначе он запросто может сделать их ненормальными. Пойдем. Я хочу увидеть сам и показать тебе другую, светлую сторону души этого гениального мастера.

Я шла рядом с Иваном и думала о том, что увидела.

Особенно поразила картина, где ужасный урод с безумным взглядом пожирает младенца. Так же другой урод, с внешностью более презентабельной, но отвратительный внутри, сожрал и моего ребенка…

И что я сделаю с ним, когда увижу?

Пальцы невольно сжимаются в кулаки, ногти вонзаются в ладони. Как я могла думать о том, чтобы покорно умереть от руки убийцы? У меня на этой земле есть дело, ради которого точно стоит жить.

Месть.

И ему, и Зойке.

Я уверена – эта тварь приложила руку к тому, что произошло. Нашептала Максу о том, что неплохо бы устранить меня, чтобы занять мое место. Идея вполне в ее стиле. Зойка из тех, кто не остановится ни перед чем во имя достижения своей цели. Что ж, теперь и у меня есть цель, и я тоже не остановлюсь, пока ее не достигну!

– Думаешь о мести?

Вопрос Ивана вырвал меня из паутины размышлений, от которых горло словно перехватило петлей, аж дышать стало трудно.

– Что?

– У тебя на лице все написано.

Отпираться было бесполезно.

– Да. Думаю. Хочу убить их обоих так же, как они убили моего ребенка!

– Ты имеешь на это право. Только они уже убили себя.

– В смысле?

– Как люди. Как личности. Убивая невинного, человек сам себя превращает в чудовище. Думаю, именно это хотел сказать художник своими картинами. И именно поэтому я и привел тебя сначала в тот зал.

– Ты хочешь, чтобы я отказалась от мести?

Иван покачал головой:

– Нет. Я хочу, чтобы ты поняла: тот, кто очищает землю от чудовищ, не должен потом всю жизнь винить себя в том, что убил чудовище.

– Ты сейчас оправдываешь меня или себя?

Иван не ответил. Он шел, ища глазами на стенах то, что хотел найти.

И нашел.

– Мы пришли.

Он остановился рядом с двумя большими картинами, висящими рядом.

На обеих была изображена лежащая на кровати девушка. Только на одной картине она была одета в тесное белое платье с цветастыми рукавами, а на другой – полностью обнаженная. Именно вариант с этой голой девушкой был вырезан на памятнике художнику возле входа в музей…

– Один и тот же мастер создал те ужасные картины, что ты видела, и эти два наиболее известных его шедевра, – сказал Иван. – Для обеих картин ему позировала то ли герцогиня, то ли графиня, что для того времени само по себе факт удивительный. Но не в этом суть.

Иван внимательно посмотрел на меня.

– Мы только что видели темную сторону души гения. И вот перед нами ее светлая сторона. Концентрированная красота в двух вариантах, прикрытом и выставленным напоказ, все равно остается красотой. Поэтому если истинно красивый человек затягивает себя в тесные мысли о мести, отчаянье, смерти, мнении окружающих о нем и его поступках, то лишь от его желания зависит – носить эту тесную одежду или же просто сбросить ее с себя, наплевав на то, что подумают другие о его наготе.

– Это настолько же сложно… насколько потрясающе, – пораженная услышанным, медленно проговорила я. – У каждого человека несомненно свой взгляд на то, что хотел сказать художник, но мне очень нравится твоя интерпретация смысла двух таких одинаковых, но таких разных картин. Женщина, сбросившая оковы одежды, комплексов, зависимости от мнения окружающих, – что может быть прекраснее? Эти картины – настоящий символ внутренней свободы!

– Я бы сказал, призыв к освобождению от того, что мешает жить полной жизнью, – мягко поправил меня Иван. – Но я рад, что ты все поняла правильно.

Внезапно замечаю, как его заметно потеплевший взгляд вновь становится цепким и холодным. Куда он смотрит?

И тут я понимаю куда.

Вернее, на кого.

К картинам, возле которых мы стоим, направляются две девушки. Длинные волосы, целеустремленные взгляды. Слишком целеустремленные для обычных посетителей музея.

У одной в руках появляются небольшая баночка и кисть…

До меня слишком медленно доходит то, что сейчас произойдет.

Это экоактивистки.

Из тех, кто портит шедевры по всему миру, обливая их супом или краской, чтобы привлечь внимание к проблемам климата. И сейчас ради их целей должны пострадать великолепные картины, которые только что раскрыли мне глаза на мою жизнь…

Но тут происходит неожиданное.

Иван делает шаг, берет девушку с краской за руку и на хорошем английском произносит:

– Я вижу твое желание. Но пойми – ради великой цели нельзя портить прекрасное.

Глаза девушки расширяются. Она говорит быстро и сбивчиво, пересиливая страх:

– Мы – организация! Не мы, так другие все равно это сделают! ООН заявила о невозможности оставаться ниже установленного Парижским соглашением предела повышения средней температуры планеты на полтора градуса по сравнению с доиндустриальным уровнем, и мы хотим написать об этом на картинах! Может, тогда…

– Не трогайте полотна, – спокойно говорит Иван. – Для того, чтобы вас заметили, достаточно ограничиться рамами – их легко отреставрировать. Нельзя сделать мир лучше, уничтожая красоту.

Пламя решительности в глазах девушки становится осмысленным.

– Хорошо. Мы ограничимся рамами. Обещаю.

Иван отпускает ее руку, мы отходим в сторону.

Девушки подходят к картинам. Одна из них достает из кармана тюбик с клеем, и приклеивает себя к раме картины с одетой дамой. Другая пишет краской на стене «+1,5°», после чего приклеивает свою ладонь к раме второй картины.

– По-моему, это бессмысленно, – говорю я. – Никто из людей большого бизнеса не остановит заводы и не откажется от прибыли.

– Как знать, – задумчиво отвечает Иван. – Любая борьба за что-то важное и нужное заслуживает уважения. Главное, чтобы в результате этой борьбы не уничтожалось прекрасное. Пойдем, нам нужно успеть на поезд.

– Куда мы едем?

– В другое государство. К счастью, это не очень долго и безопаснее для нас, нежели лететь на самолете. Мы будем на месте меньше чем через сутки, а оттуда уже гарантированно без проблем вылетим в конечную точку нашего путешествия.

Глава 25. Зои

Макс уже очень серьезно меня пугает.

Сегодня заперся в ванной и не выходил почти час. Я делала вид, что спала, а сама слушала.

Там было тихо.

Вообще ни звука.

Что он там делал? Что пил – понятно, взял с собой бутылку. Но почему в ванной, а не в комнате?

Когда вышел – лег рядом со мной, но не спал, это было понятно по дыханию. Просто лежал как бревно, не шевелясь. Пару раз хихикнул еле слышно. От этого хихиканья у меня мороз по коже пошел. Похоже, он точно тронулся от переживаний.

И что теперь делать? Жить с сумасшедшим, который занимается с тобой любовью, а сам при этом смеется как ненормальный? Такое уже было недавно.