– это подвижный объект, развивающийся в политическом мире, который сам находится на стадии формирования. Тем не менее создание движения и его коллективной идентичности опирается на отдельные элементы стабильности. Конфигурация отношений клубов с другими политическими акторами, существовавшими ранее или появляющимися одновременно с ними, обнаруживает определенное постоянство с 1987 года и до второй половины 1988-го. Однако содержание этих отношений, правила, по которым они развиваются, весьма различаются в зависимости от конъюнктуры. Иными словами, при некой постоянной структуре игры наблюдаются значительные вариации происходящего внутри этой структуры.

Несмотря на то что неформальное движение отсылает к очень разнородной совокупности типов организаций и форм мобилизации, ему удается сформировать некую коллективную идентичность. Как форма «клуб», так и термин «неформал», существовавшие до Перестройки, присваиваются новыми акторами, которые переопределяют и по-новому их используют. Вскоре лидеры основных политических клубов уже стремятся привести всю эту разнородность к общему знаменателю, к идентичности, способной создать между ними некую связь, а также обозначить отличие от других политических акторов, порождая общий эффект «движения». Термин «неформал» оказывается в эпицентре этого формирования идентичности. Прежде всего, он является синонимом «неофициального», «независимого» от государственных органов. Но это также и политическое позиционирование: неформалы в основном принадлежат к «левым». Однако сам термин «левые» неоднозначен. С одной стороны, он отсылает к классической западной типологии: большинство клубов определяют себя как «социалистические» (с разными нюансами), что в контексте 1987—1988 годов означает близость с партийными реформаторами. С другой стороны, этот термин обретает специфический смысл в традиционной российской терминологии, которая тогда вновь всплыла на поверхность, обозначая силы, выступающие за политическую и экономическую либерализацию. Два эти смысла не обязательно совпадают друг с другом, и двойственность понятия будет оказывать глубокое влияние на «неформальную» идентичность в течение всего ее существования.

Как мы уже сказали, структура игры, в которую были втянуты московские клубы, достаточно стабильна. Их официальные собеседники – партия, комсомол, институты, принадлежащие интеллектуальным средам, КГБ… – занимают четко определенное место в политической системе, которая сама еще сохраняет консистентность, хотя в начале Перестройки уже и проявляет первые признаки деформации. Одним из признаков относительного послабления стал тот факт, что впервые со времен уничтожения диссидентства было позволено создание независимых ассоциаций. Соперничество между «консерваторами» и «реформаторами», являвшееся константой политической жизни с середины 1950-х годов, заставило «реформаторов» сделать ставку на эти организации и клубы – чтобы те их поддерживали, обеспечивали им народную поддержку в противостоянии с «консерваторами», играя роль «низового одобрения реформ». И еще до разрешения собственно политических групп они вводят в политическую игру этих новых акторов, пока неопределенных и аморфных. Сговор, который завязывается между клубами и реформаторами, – это центральный элемент идентичности неформального движения, так как он позволяет последнему выйти на политическую сцену.

Структура игры, в рамках которой развиваются клубы, не сводится к противостоянию «реформаторов» и «консерваторов», входящих в партийные и государственные институции. В нее попадают и новые акторы, возникающие вне официальной сферы: это различные «националистические» (самая известная среди которых – «Память»), «сталинистские» и «необольшевистские» группы, а также группы, провозглашающие себя наследниками диссидентов. Наименования, отстаиваемые этими акторами, позволяют неформалам достаточно четко себя позиционировать: они противостоят «националистам» и «сталинистам» и видят конкурентов в тех, что хочет возродить или заново создать «диссидентство». Своими разнообразными взаимодействиями эти новые акторы порождают новое политическое поле.

Позиционирование неформальных клубов по отношению к разным участникам игры накладывает ограничение на формируемую ими коллективную идентичность. Эта идентичность – не только результат производства неформалами дискурса о самих себе или работы по налаживанию связей и строительству сетей; она зависит также и от того, каким образом их воспринимают и определяют их противники и конкуренты. Неформальные лидеры прекрасно знают, что их козырь – сговор с партийными реформаторами – является вместе с тем их ахиллесовой пятой. В чистом виде кооперация с данной фракцией власти грозит их дискредитировать – если им не удастся четко обозначить свою автономию. Да и сами они стремятся к гораздо более существенной роли, чем роль простого демократического алиби реформаторов. Они хотят вести собственную политическую игру, тогда как их контактные лица из партии взаимодействуют с движением по привычной схеме «руководить и направлять». Поэтому в их отношениях переплетаются сотрудничество и конфликты[144]. Поскольку необходимо сохранить репутацию в глазах других акторов, неформалам приходится вести двойную игру с реформаторами. Эта сложная и тонкая игра объясняется их позицией внутри разных, но взаимозависимых пространств.

Неформалы пытаются различными способами расширить свое поле действия в ущерб реформаторам, не брезгуя любой возможностью, и замечают, что в некоторых местах система дает слабину. Сам успех их мобилизаций и динамика, которую они порождают, толкают неформалов к несоблюдению определенных ранее правил игры. Конструирование «неформальной» идентичности, таким образом, во многом регулируется системой отношений, установленных клубами с другими акторами и накладывающих серьезные ограничения на их действия. Оно зависит также от возможностей мобилизации, связанных с состоянием политического пространства. Волны мобилизаций способны дестабилизировать некоторые правила игры и устоявшиеся отношения, представляя собой своего рода переломные моменты в развитии движения.

Сначала мы рассмотрим генезис неформального политического движения Москвы, уточняя при этом, в каком контексте оно появляется, какие существовавшие ранее элементы коагулируются внутри него, как этот мир клубов складывается и иерархизируется. Затем мы увидим, как конструируется союзничество между клубами и партийными реформаторами, которое обе стороны изначально всячески идеализируют. Об этом тактическом союзе было впервые публично и торжественно объявлено на Всесоюзной конференции неформальных клубов в августе 1987 года, и с этого момента он быстро трансформируется. Это очень важный момент объективации неформального движения. Порождаемая им особая динамика изменяет взгляды различных участников на перспективы неформального движения и влияет на стиль их игры. Соперничество и протесты внутри движения усиливаются. Неожиданный успех августовской конференции приводит также к расширению репертуара коллективного действия клубов.

1. Неформалы и партийные реформаторы: игра в сговор

Отношения сотрудничества и взаимодействия, которые отдельные клубы устанавливают с партийными реформаторами, могут показаться рискованным начинанием в эпоху, когда еще так свежа память об истреблении диссидентства. Клубы вовлекаются в поддержку реформ, понимая, что отныне открыта возможность отвоевать пространство для действия путем переговоров с властью. В борьбе против консервативного крыла партии реформаторы с помощью неформальных клубов хотят доказать, что их политика пользуется народной поддержкой. Поэтому они признают их легитимными собеседниками и предоставляют ресурсы, придающие клубам политическую значимость. И те, и другие чувствуют, что вести переговоры и признавать друг за другом легитимность стало «рентабельно». В результате обе стороны делают ставку на то, чтобы представить клубы как однородное движение и