не уходя в новое диссидентство. Весьма вероятно, что первые неформальные клубы так хорошо прижились как раз потому, что имели весьма смутные очертания и вызывали разнообразные ожидания со стороны разнородных акторов. Такие обстоятельства появления клубов предположительно влекут за собой следующие последствия: 1) важную роль начинают играть переговоры (явные и неявные) между заинтересованными сторонами: партийными реформаторами, клубными лидерами и посредническими институциями, чья роль определена нечетко (они выполняют по отношении к клубам одновременно контролирующую и защитную функции); 2) феномен «неформальных политических клубов» получает низкую степень предсказуемости.

Как возник сговор

Очертания пространства игры

Когда в 1986—1987 годах появляются первые политические клубы, наблюдатели из реформаторского лагеря внутри партии понимают, что речь идет о принципиально новом феномене, о непреднамеренном эффекте политики демократизации и что следует выработать специфические каналы связи с ним, чтобы держать процесс под контролем.

Этот вопрос считается крайне важным, и в высших эшелонах партии принимается решение дать клубам зеленый свет, при этом направляя их развитие и работу в нужное русло. Однако управление процессом было отдано на откуп партийным, комсомольским и академическим институциям более низкого уровня. На местах ответственные лица – будь то представители органов власти, посреднических институций или неформальных клубов – быстро понимают, что политика партии в отношении клубов крайне неопределенна и что это может обеспечить им значительную свободу действий. Но их автономия шла рука об руку с неуверенностью по поводу того, как должны распределяться полномочия и ответственность. Итак, либерализация советской системы происходит как преднамеренно, так и, отчасти, непреднамеренно: колебания на некоторых уровнях аппарата при принятии решений заметны извне и демонстрируют неоднородность власти, в том числе и реформаторского крыла. Партия отнюдь не является идеально отлаженным механизмом.

Создание «экспериментальной зоны»

Вплоть до 1987 года реформаторы во власти обращаются с неформальными клубами как с относительно понятным для них феноменом. Контроль над ними поручен комсомолу и МВД[168], так же как в 1970—1980-е годы это было с «контркультурными» группами. Втягиваются в процесс и другие институции, специализирующиеся на «работе» с молодежью: Высшая комсомольская школа, Комиссия по пропаганде научных знаний среди молодежи в рамках Общества «Знание» и проч. Как мы видели, параллельно власть старается интегрировать эти спонтанные ассоциации в организации, занимающиеся работой с молодежью. Однако перелом происходит, когда партия замечает, что академическая среда – и в частности такие политически значимые единицы, как ЦЭМИ, ИЭМСС и ССА, – втянута в создание и поддержку клубов, имеющих явно политические намерения[169]. С этого времени данные клубы переходят в сферу партийной компетенции: реформаторы решают пристально следить за происходящим и проводить тщательно контролируемый «эксперимент»:

• в географическом и социальном пространстве – Академический район Москвы и исследовательские институты, дающие приют неформалам, рассматриваются как места со слабым риском эксцессов;

• в партийном пространстве – неформалы поддерживают постоянные контакты с КПСС, но лишь с самым низким иерархическим уровнем (райкомами и парторганизациями исследовательских институтов). Прямые контакты с Московским горкомом крайне редки, а с ЦК их практически нет.

В рамках этой «экспериментальной зоны» неформалы пользуются доступом к помещениям и относительной свободой слова.

«[Севастопольский и Брежневский/Черемушкинский районы[170]] были таким полигоном, в котором власти решили собрать всех в одном месте, где разрешили дискуссии, и чтобы можно было наблюдать […]. Я не знаю, кто именно принимал [решение]. Конечно, сверху. Может быть, это горком, может быть, ЦК, не знаю. Во всяком случае, где-то наверху это решалось, потому что нигде больше не было такой свободы[171].

Вне этого «полигона» неформальные клубы и институции, желающие их поддерживать, не пользуются подобной протекцией. Так, один из райкомов партии, расположенный вне Академического района, наказан за то, что разрешил демонстрацию неформалов (Игорь Яковенко, заведующий идеологическим отделом, вынужден покинуть свой пост). Столь жесткая мера объясняется в том числе и тем, какую форму приняло коллективное действие: центральные власти всячески стремятся предотвратить любые демонстрации и разрешают неформалам собираться исключительно в закрытых помещениях.

Неясный процесс принятия решений внутри партии

Несмотря на то что два райкома, на которые возложено проведение в жизнь политики партии в отношении неформалов, находятся в самом низу аппаратной иерархии, они, судя по всему, пользуются значительной свободой действий. Возможно, воспользовавшись неопределенностью процесса принятия решений, они инициировали создание этого полигона наблюдений и взаимодействий. По крайней мере, так представляет дело заведующий идеологическим отделом Севастопольского райкома:

Когда стало появляться, всплывать, что называется, на поверхности неформальное движение, было, как мне кажется, естественным и разумным, во-первых, не только держать руку на пульсе, знать, что там творится, но и попытаться не дать этому движению принять какие-то там, ну скажем, глупые формы. […] Что касается решения о том, что у нас в какой-то степени будет проходить эксперимент, я, честно говоря, не могу вспомнить формального документа, где это решение было бы закреплено.

– Но на каком уровне оно было принято?

– Это сначала был ваш покорный слуга, который доложил А.М. Брячихину [первому секретарю райкома] о том, что создается клуб «Перестройка». […] Мы договорились с ним о том, чтобы я и мои работники достаточно активно участвовали в работе этого клуба, пытаясь помочь всему хорошему, что там творится, пытаясь нейтрализовать тенденции, которые нам казались неразумными. […] После этого неоднократно это обсуждалось в самых разных инстанциях: в МГК и в ЦК КПСС. Мы в целом получили поддержку[172].

Судя по этим свидетельствам, было не очень понятно, кому, собственно, принадлежит инициатива создания экспериментальной зоны. Неопределенность является основополагающим элементом игры между неформалами и партийными реформаторами. Тот факт, что неформалы, опираясь также на мнения ученых, считают, что решение принято «наверху», оказывает решающее влияние на их видение ситуации и их стратегии.

Для руководителей обоих райкомов такая неясность составляет один из весомых аргументов в пользу убедительности их собственных действий. По словам одного неформала, служившего посредником в отношениях с партией[173], первый секретарь Севастопольского райкома пытался расширить поле для маневра, выдавая некоторые собственные решения за намерения Горбачева. Эта утверждаемая близость с центральной властью, этот «блеф» оказываются тем более убедительны, что оба райкома наделены исключительным статусом в политическом «хозяйстве» Москвы. Они контролировали густонаселенные кварталы исследовательских институтов (их в Севастопольском районе тридцать шесть). Их руководители усматривали в присутствии политических клубов на своей территории возможность обрести вес во внутрипартийных властных играх. По всей видимости, воспользовавшись этим, А. Брячихин в 1988 году получает повышение: он становится единственным первым секретарем райкома (из тридцати трех),