тоже старательно отворачиваясь к окну. Я зыркнул на него, молча обещая прикопать, если проболтается хоть словом. Это ничего, что я пока слабее. Я вырасту. Впрочем, я почему-то уверен, что Летяга болтать не станет. Он умеет хранить секреты.

— Постой, а кролик? — задумчиво спросил Улар. — Ты его ел?

— Да, — насторожился я. — А что я должен был его выкинуть?

Летяга не выдержал и откровенно заржал. Дядя тоже усмехнулся, но все же пояснил.

— Попал ты, племянничек! Готов сожрать уши, если тот кролик был целым. Она сначала сама его надкусила. А после оставила тебе. Получилось ритуальное разделение пищи. Потому и метка появилась на ней, когда она тебя куснула. На что она рассчитывала? Вероятно, на то, что сработает зов пары, и ты просто потеряешь голову. Хотя, не берусь судить. По идее, она должна была знать, сколько тебе лет. И что ее зова ты не услышишь ещё года два-три точно.

— А фишка в том, что она не знала! — мрачно проворчал я. — Когда я сказал, что мне двадцать четыре только исполнилось, она была конкретно удивлена.

— Ну, считай, что тебе повезло, — вздохнул дядя. — Она расставила ловушку на тебя, но попалась в нее сама. У нее выбора уже не будет. Она его сделала. У тебя он ещё есть. Ладно. С ее отцом я поговорю. И мой тебе совет — разберись со своей парой. Я предоставлю тебе такую возможность, когда ты вернёшься. Или разорви связь, или признай своей.

— Да, как скажешь, дядя! — хищно усмехнулся я.

Улар только покачал головой и снова отвернулся, пряча улыбку.

9. Старый враг

Все оставшееся время я сидел молча, думая о Рите. В свете открывшейся информации, идея перевоспитать ее казалась уже не такой заманчивой. Если уж она пошла на шантаж, да ещё с привлечением к этому делу родичей, боюсь, ей не поможет уже ничего. На что она вообще рассчитывает? Чем думает? Неужели считает, что если привяжет меня обязательствами и посадит на цепь клятвы, то будет счастлива и любима? Ведь сердцу невозможно приказать. А стать покорной игрушкой в руках капризной девицы просто не смогу. Я бы давно разорвал нашу связь, если бы я ее чувствовал. Увы, пока я не повзрослею, сделать этого не смогу. Наконец, мы подъехали, и настроение поднялось. Выкинув из головы мысли о Рите, я улыбнулся. Воображение живо нарисовало сестрёнку, которая радостно кидается мне навстречу.

— Ди, остановись здесь, на опушке, — негромко попросил дядя. — Не нужно въезжать в посёлок.

Тётя кивнула и припарковалась на небольшом пригорке, чуть в стороне от тропы, ведущей в посёлок. До дома Юльшай отсюда было всего-то метров пятьдесят. Ее дом был ближе всего к этой тропе. Я вышел из машины, привычно пробежался, перемахнул плетень. Кабаньей туши тут уже не было, а обломки сарая аккуратно убраны под дровяной навес. Вот, только дыра в плетне так и осталась. Я поморщился и громко окликнул.

— Юльшай!

— Юргеш! — тут же взвизгнуло в глубине дома, и послышался дробный перестук пяток и лап. Они вылетели навстречу оба. Юльшай и Пушистик. Сестрёнка тут же бросилась на шею. — Живой! Я так испугалась, когда ты с кабаном сцепился! А ты его… а потом туда…

— Юль, я тогда не в себе был, — попытался пояснить я, но она меня тут же оборвала.

— Знаю. Мне тогда Литуш сказал, что дар у тебя такой. Что его подчинить надо. А ещё тебя так долго не было! Целых два дня! — она умильно заглянула в глаза. — Юргеш, а когда твой дядя приедет? Я так больше не могу. Я тут совсем одна. То есть, не одна, конечно. Мне, вон, и с кабаном помогли, и прибрать тут все. Но… они все как чужие. А видеть в их глазах тоску и боль невыносимо. Особенно Тайку. Мы с ней раньше как сестры были. А теперь…

Юльшай сморщилась, сдерживая слезы. Да, уж! Плющит ее здесь неслабо! Я молча обнял сестрёнку, погладил по волосам. Тихонько мурлыкнул. Я здесь, я с тобой. Не брошу. Она прижалась, хлюпая носом. Потом успокоилась.

— Я и вещи уже все собрала, — тихо проворчала она. — И с тётей Шани договорилась, что за домом моим присмотрит. А, может, я вырасту, так и вовсе заберу вещи. Пусть отдадут дом кому-нибудь. Юрка, я больше не хочу быть одна.

— Юль, а дядя уже приехал, — тихо сказал я, улыбаясь. — Потому и пришлось задержаться. Вон, там, на опушке его машина. Я пришёл, чтобы тебя забрать. Здесь слишком опасно оставаться. Ведь, если что, тебя даже некому будет защитить. Давай, собирай сумки и пойдём.

— Правда? Вот, прямо сейчас уже можно уехать? — просияла Юльшай и, встрепенувшись, помчалась обратно в дом, взметнув подолом, словно гигантская бабочка. — Я сейчас! Минуту!

Пушистик попытался припустить за ней, но навернулся со ступеньки и решил, что проще подождать ее здесь. Я был с ним согласен. Спустя пару минут Юльшай, в самом деле, вернулась с парой больших сумок и рюкзачком в виде серого, плюшевого зайца. Сумки она протянула мне.

— Понесёшь?

С ее стороны это был жест доверия. Так уж устроены мы, рыси. Да и вообще все оборотни кошачьих родов. Мы жуткие собственники. Личное пространство, личные вещи, границы территории, все это было неприкасаемым. И только очень большая привязанность, близкое родство или очень глубокое доверие может позволить нарушить эти границы. Юльшай легко могла бы и сама дотащить свои сумки, даже будь они забиты доверху кирпичами. Впрочем, там было только тряпье. И что-то вроде игровой приставки.

— Да, без проблем! — хмыкнул я, подхватывая баулы. И это тоже жест доверия. Чужие вещи ещё не всякий захочет взять. На безмолвном языке жестов и чувств это означало взять на себя ответственность за того, кто тебе доверился. Впрочем, я эту ответственность взял ещё месяц назад, когда согласился на просьбу Вожака.

— Пушистик, за мной! — строго скомандовала Юльшай, и тигрёнок тут же подбежал к ней.

Юльшай решительно пошла к калитке. Тигрик мгновенно почуял, что уходит она если не навсегда, то очень и очень надолго. Звери это вообще хорошо чувствуют. Он обернулся на дом, жалобно мяукнул, мол, как же так? Такая уютная берлога, в которой тепло и безопасно. Но Юльшай уже была возле калитки и даже не стала оборачиваться. Тигрёнок во все лапы припустил за ней, положившись на свою «маму». Я слегка притормозил, давая возможность сестрёнке самой сделать этот первый шаг за калитку. В новый для нее мир. Который очень похож на старый, но все