новый город, пускай ему пять сотен лет, подчинён линейке и карандашу. Полагаю, если взлететь и посмотреть на него с огромной высоты, он будет походить на несимметричное тележное колесо с большим количеством «спиц» – проспектов, начинающихся от Курганов Рут и стремящихся к морю, которые соединялись между собой «ободами» новых улиц.

Довольно удобно, особенно если тебе нечего делать и ты хочешь убить пяток часов и пройтись по главному и самому широкому из них – проспекту Когтеточки, пронзающему Айурэ насквозь. Правда, порой на этих проспектах тот ещё ветродуй – как правило, ранней весной.

Впрочем, плохая погода здесь нечастое явление в году, и кроме начала весны можно отметить лишь конец осени, когда целую неделю с отрогов котловины ранним утром и вечером стекают туманы, затопляя окраины и набережные.

Мы находимся на юге Золотого Рога, в отличие от тех же россов – в нашем крае тепло, и город славится солнечными днями, купается в них, словно юная девушка в чистом озере. Дожди кратковременные, но обильные. Грозы суровые и мощные, часто со смерчами, возникающими в море.

Долгое, славное, хотя и немного влажное лето, тягучая осень, похожая на парное молоко, столь она ласкова, и… мягкая зима. Пусть частенько очень снежная. Но никаких ужасных морозов россов, о которых иногда рассказывает Никифоров у вечернего костра. Лично я за всю свою жизнь помню лишь пару лет, когда Эрвенорд замерзала полностью, а не по берегам.

Так что здесь вольготно чувствуют себя эвкалиптовые рощи, кипарисовые аллеи, мирт и самшит, магнолия, персики, инжир и абрикосы. Вокруг моего древнего родового дома в Великодомье растут кедры, а на соседней улице туи, пихты и тис, отчего воздух пахнет пьянящей хвоей.

Это город солнца. И город звёзд. Он добр к каждому. И принимает любого, даря ему возможности. А после, как это свойственно всем городам – забирает их, точнее, отбирает, становясь жестоким к чужим мольбам.

Он породил, а затем убил немало людей. И видел все вехи нашего государства, от того момента, когда на берегу Эрвенорд появилась первая хижина.

Айурэ рос, процветал, тянул надменный подбородок вверх, обрастал жирком торговцев. А позже падал в нищету, сгорал в пожарищах и корчился от проливающейся на него магии, выплёвывая из себя кладбища, как пьянчуга выплёвывает зубы после неудачно сложившейся для него драки.

Он видел приход Птиц. Плакал вместе с нами, когда эти создания сделали людей не больше чем рабами, бесправными животными, забитым скотом, своей пищей.

Погружался в глубокое безнадёжное отчаяние на два с лишним века. Рыдал за всех матерей, утративших своих детей. Умирал с каждым днём под властью существ, пришедших из Гнезда.

Он видел уход Птиц. Тот начался с робкой надежды. Тонкого лучика света свечи, которая могла погаснуть в любой миг, как сотни других, бывших (конечно же бывших!) до неё ранее. Те попытки восстания заканчивались ничем, но в неизвестно который раз – получилось. Люди сплотились и благодаря легендарным Небесам изгнали Птиц.

Айурэ ликовал со всеми. И снова плакал, когда герои его свободы обезумели, стали чудовищами и разрушили его.

Он был упорен и встал с колен, чтобы уже больше никогда на них не падать. Пока Небеса охраняли его и не были утрачены, затерявшись в веках.

Город пропах перцем старой тёмной магии, ванилью надежды, корицей заносчивости Великих Домов; гвоздикой тех, кто уходил в Ил и возвращался. И паприкой крови, разумеется.

В каждой столице этой пикантной специи за глаза.

И вот теперь я, как и любой другой житель, маленькая часть истории Айурэ. Смотрю вперёд, в непостижимое будущее, и немного назад, в прошлое.

Ну или что-то вроде того. Если, конечно, не откровенничать и не признаваться, что смотреть-то я смотрю, но вижу практически… ничего. И то, что впереди, и то, что позади, в большей степени, скрыто от меня в глубоком мраке. Да и от всех, на самом деле, скрыто, каких бы умников они из себя ни корчили.

Что ещё сказать об Айурэ? Ну разумеется, стоит упомянуть то, что всем и так известно. На востоке, ближе всего к отрогам, за заповедным лесом Шварцкрайе, в Каскадах, на земле, принесённой из Ила, разбиты величественные поля солнцесветов. Их охраняют денно и нощно. А ботаники лорда-командующего сдувают с цветочков пылинки и не расстаются с лейками – или что там надо взять, чтобы травка росла и всем была довольна?

Ну и конечно же, раз уж речь зашла о солнцесветах, нельзя не упомянуть Зеркало. Оно висит над Каскадами могучей бронзовой пластиной, следуя за солнцем, ловя его малейшие лучи и отправляя их цветам, чтобы те набирались сил, копили энергию, которую потом используют колдуны.

Зеркало находится в небе без всякой опоры. Оно – творение Светозарных, и знание о том, как его создавали, давно утрачено. Оно просто есть. Как город. Его видно отовсюду, и для нас сие чудо – привычная часть пейзажа. Только приезжие таращатся на него и ахают от удивления.

Мы выехали на проспект Когтеточки, миновали зловещую Вмятину, затем свободолюбивый район Король Тиса, угрюмый Кряж, забрались на мост Костра, пересекая Эрвенорд через остров Медиков, а после свернули на соседние улицы, добираясь до Площади Коммерции.

Здесь, наряду с Королевской биржей, крупными и уважаемыми банками, торговыми представительствами купеческих гильдий, располагались рунические ограночные. А кроме них скупщики, продавцы и бесчисленное количество, вне всякого сомнения, достойных людей, предоставляющих агентские услуги, дабы свести друг с другом еще более, вне всякого сомнения, достойных людей.

Это место, пронизанное деньгами и пропахшее жадной похотью к богатству, давно уже не удерживалось в границах прямоугольной площади, заросшей старыми каштанами, и расползлось по окрестным кварталам, а возникший район оставил себе одноимённое название.

Когда экипаж остановился, я выглянул в окно, оценив защищённые решётками окна лавки Лиама.

– Я-то думал, отряд в этот раз нанял Великий Дом, – сказал я Капитану. – Частный заказ.

– Нас нанял Лиам. Точнее так – он предложил посмотреть товар первым и готов дать за него на десять процентов больше, чем остальные.

– Поражаюсь твоей наивности. А ты ещё иногда надо мной смеешь смеяться на этот счёт. – Я не скрывал своего сочувствия к внезапной потере рассудка командиром. – Лиам жук из жуков, как говаривают россы. Каждый раз мы принимаем бой с его жадностью, куда похлеще, чем с отродьями Ила.

– Именно поэтому ты здесь.

Хитрец. Он знает, что уж если кто и может переторговать тиграи, то я. Я ненавижу торговаться, но умею это делать со всей безжалостностью человека, в предках у которого, как припоминают, был глава Казначейства поза-поза-прошло-какого-то лорда-командующего. Рейн говорил, что выбивать достойную цену точно такая же наша фамильная способность, как и невосприимчивость к булыжникам.

– Я, значит,