– Вы чо, уроды, спалиться хотите?! Сами влетите и нас за собой утянете! Выбрасывайте все лишнее, мешочники, бля! Щас выйдете на улицу – и до первых полицаев. Они вас сразу примут.

Парни насупились. Резон в словах Заброди, конечно, имелся, но расставаться с награбленным ой как жалко.

– Выбрасывайте лишнее, я сказал! – снова наехал на своих подельников главарь. – Брать только самое ценное, чтоб внимание не привлекало. Пара минут на все дела, и дергаем отсюда! Расходимся, как договаривались. Напоминаю, толпой никто не идет. Уезжаем на маршрутках. У кого есть бабло, на тачке все равно не едет, чтобы не засветиться перед бомбилами. «Метла» не развязывать. Узнаю, кто-то треплется – грохну по-настоящему. Я не шучу… Так, все лишнее сбросили? Уходим.

Чечелев присвоил только слоников да пару мужских галстуков, дорогих, скорее всего. Все это он оставил в заметно исхудавшей сумке. А что, Забродя прав, с такими баулами их всех точно примут.

Леха очень жалел: с деньгами вышел облом. Ведь согласился бомбить хату именно Из-за бабок. Шмотки у него и так есть. Непонятно, зачем эти хватал? По инерции, наверное. Другие барахлом затаривались, ну и он за компанию. Сам точно не стал бы носить. А кто такое купит? Правильно сделал, что избавился от лишнего.

С отцовских северных зарплат Алексей мог себе Кое-что позволить из хорошей одежды. А вот деньги нужны. На всякие приятные расходы. Ладно, может, слонов удастся загнать. Хрен знает, вдруг, в натуре, ценные? Не станут же в такой домине китайские безделушки держать! А может, в следующий раз повезет? где-то же буржуины бабки прячут? В нынешнее время деньги банкам доверять – что на улице оставить! Дома где-то хранят. Но где?!

Коттедж покидали через разбитое окно гостиной.

Во дворе вдруг увидели садовника – сухого, чуть сгорбленного морщинистого старикана лет шестидесяти. Он тоже увидел налетчиков, все понял и испугался, неуверенно застыв на месте.

– Сюда иди, пердун старый! – распорядился Заброднев.

Садовник опасливо приблизился, не смея смотреть в глаза бугаю. Руки старика заметно тряслись.

Забродя ткнул битой ему в грудь и с угрозой спросил:

– На буржуев трудимся, мушшина?

– Так… Я че… Я ниче… – промямлил садовник, не зная, куда деть трясущиеся руки. Его морщинистое лицо сковали тиски страха.

– Ниче он, – процедил Заброднев. – Чеши, калитку отпирай. Пролетариат выходить будет.

И не сильно приложился битой к худой заднице садовника. Этого оказалось больше чем достаточно, чтобы тот неловко и скованно засеменил, совсем ссутулившись, нелепо размахивая натруженными руками.

Заброднев следом за садовником подошел к кованой, в завитушках чугунной калитке, наглухо закрытой стальной пластиной. Дождался, когда старик, справившись с замком, отворит дверь, выглянул воровато на улицу.

– Все, пацаны, расходимся.

И выскользнул со двора.

Поселок Чечелев покинул точно так же без проблем, как и пришел сюда. С ним пошли еще двое подельников. Они успели запрыгнуть в отходящую маршрутку.

Ничего странного в том, что сюда часто ходили рейсовые маршрутки, не было. На них в поселок обычно приезжала прислуга и прочая челядь.

Слоников и галстуки Чечелев загнал на барахолке каким-то чурбанам, выручив с этого дела восемь штук. Стоило ли так рисковать?

Первое время он вообще не знал покоя. Потом постепенно отлегло. Никто из полиции к нему не пришел, никто не задержал. Будто ничего и не произошло.

А там – загрохотали первые выстрелы, заговорили пушки. В городе начался сущий бедлам: митинги, толпы безработных, громадные очереди в магазины… Благо, что мать приносила с собой жратвы из еще работающего, как это ни странно, ресторана. Тем и спасались.

Потом приехал отец – потерянный, поникший. С зарплатой за последний сезон его кинули, накоплений особых в семье сроду не делали, большую часть тратили, денег почти не осталось. Да и те дешевели не по дням, а по часам.

Попытался он потаксовать, да куда там! Таксистов стало больше, чем желающих ездить. Встал вопрос о продаже машины. Продать не успели: за отцом пришли из военкомата – офицер и два вооруженных бойца.

Сборы были недолгими. Заплаканная мать, молчащий отец, притихший Алексей.

Перед уходом глава семейства обнял заголосившую жену, проворчал:

– Что ты, как по убитому…

Потом обнял сына, сказал:

– Не дури теперь. За мужика остаешься.

И ушел в сопровождении военных, как под конвоем.

Леха ничуть не расстроился. Он уже привык без отца. Рассматривал его как ходячий кошелек, ставший вдруг бесполезным. Более того, с уходом бати решились главные Лехины проблемы: теперь ключи от гаража и машины оказались в его полном распоряжении.

И понеслась!..

Если денег не было у него, они находились у дружков. И на бензин, и на девочек. Пофиг на беспорядки, по фиг, что где-то уже идет реальная война. Все – по фиг.

Сессию Алексей завалил напрочь. Родной военкомат встретил его с распростертыми объятиями. Вернее, за ним пришли, как и за отцом. Мать билась в истерике: не пущу!!!

Да кто б ее слушал!

Чечелев угодил в мотострелковые войска. Да почти все туда и попадали. Как ему приходилось слышать, многих забирали в инженерные части, в железнодорожные, но туда в основном мужики в возрасте попадали. А молодежь – на передовую.

Пока Алексей не увидел все своими глазами, он и не мог представить неприглядность войны. Одной из ее особенностей была неорганизованность – глобальная, непреодолимая, безнадежная.

И вдобавок неспособность командиров почти всех рангов принимать ответственные решения, разрабатывать военные операции. Вообще руководить войсками!

Отсюда – огромные, бессмысленные жертвы, повальное дезертирство, мародерство, голод, инфекционные болезни, высокая смертность среди раненых.

Над всеми довлели уныние и страх от непонимания, зачем и кому все это нужно? Зачем их гонят на убой?! Зачем?! Почему они должны стрелять в своих?!

Вместе с отчаянием, унынием и страхом к наиболее приспособленным приходила злость, вытесняя все остальное. Они сумели выжить в первых боях, когда автомат еще не поднимался против своих, когда некоторые спрашивали: а что, правда, можно стрелять?

На них орали: нужно, блядь!!! Стреляй!!!

И тогда они стреляли.

Чечелев оказался из таких – озлобленных и приспособленных. Умел убивать и при этом знал, как остаться в живых. Почти идеальный солдат. Почти…

И только один минус – вздорный характер перечеркивал все остальное. Даже армия не смогла обломать его. Леха не подчинялся приказам, спорил с командирами до хрипоты, отстаивал свою независимость, открыто костерил их отборными матюгами.