Офицер дежурного наряда трясущейся рукой полез в кобуру, выдернул оттуда пистолет и направил на Жигана.

– Брось оружие! – срывающимся голосом крикнул он.

Страшно глядя на него, Жиган шагнул вперед.

– Стой, стрелять буду! – заверещал офицер, выставив вперед руку с пистолетом.

Жиган медленно вытянул руку перед собой и разжал ладонь. Металлическая заточка с приглушенным звоном упала на пол.

– У меня ничего нет, – прохрипел он и поднял обе руки вверх.

Один из солдат, сдергивая с плеч автомат, бросился к Жигану и ударил его прикладом в живот. Жиган согнулся, схватился руками за живот и тут же получил еще один удар по плечам.

Он не знал, что произошло после этого, потому что потерял сознание.

Он пришел в себя от страшного холода. Открыв глаза, Жиган увидел, что лежит на каменном полу в маленькой узкой камере с тусклой лампочкой под потолком. Окна в камере отсутствовали, поэтому невозможно было понять, какое сейчас время суток – день или ночь.

Холод, казалось, проникал до самых костей. Дрожа всем телом, Жиган поднялся. Он по-прежнему был в одном нижнем белье, запачканном высохшими пятнами крови. Голова трещала от боли, как перезрелый арбуз.

Понемногу стали всплывать в памяти какие-то обрывки воспоминаний. Помойка, собрание, ночь, замес, бойцы с ножками от табуреток в руках, конвой…

Жиган осторожно потрогал рукой лицо. Бровь больше не кровоточила, щека покрылась засохшей коркой. Странно, почему нет опухоли?

После того как он пропустил столько ударов, половину физиономии должно было разнести как воздушный шар. Объяснялось все просто. Несколько часов подряд он пролежал на холодном каменном полу, который послужил чем-то вроде компресса.

Босые ноги окоченели, покрылись крупной гусиной кожей. Жиган принялся растирать коленки и замер. На узкой полоске нар в углу лежало что-то скомканное, измятое. В тусклом свете ему показалось, что это человек. Но, присмотревшись, он увидел, что это была его собственная одежда.

Жиган тут же бросился одеваться. Чуть-чуть согревшись, он огляделся по сторонам: может, тут и обувка найдется?

Точно. В противоположном углу камеры валяются разбросанными сапоги-прохоря. Кажется, он начинает догадываться, что произошло.

Это либо штрафной изолятор, либо помещение камерного типа, а короче говоря – карцер. Его затащили, бросили сюда в бессознательном состоянии, потом следом швырнули одежду и обувь.

Жаль, конечно, что нет лагерного клифта – телогрейки. Ладно, придется кантоваться в том, что дали. Хорошо хоть, что совсем голышом не оставили.

Превозмогая боль во всем теле, он прошелся по камере, растер спину и ноги до восстановления кровообращения. Стало потеплее.

Потом он кое-как улегся на деревянные нары, долго ворочался, пытаясь устроиться поудобнее, и наконец погрузился в тяжелую глухую дремоту…

* * *

Из оцепенения его вывел лязг металлической двери. Послышались чьи-то неровные шаги.

Жиган лежал, не шевелясь и не открывая глаз. Какая разница, кто там пришел, плевать.

Над ухом кто-то заорал:

– Встать!

Открыв глаза и чуть повернув голову, он увидел начальника отряда капитана Белянина. Правда, кричал не он, а его заместитель – лейтенант Жуковский, который стоял за спиной начальника.

– Осужденный Панфилов, встать!

Стараясь не потревожить больные места, Жиган кое-как спустился с нар и выпрямился.

– Вот так-то лучше, – поучительно сказал Жуковский.

Белянин вплотную приблизился к Жигану и пристально посмотрел ему в глаза. Это напоминало кадры из старой кинохроники, изображавшие премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля, который обходит строй советских солдат. Великий британский политик точно так же пристально вглядывался в лица этих непонятных ему русских.

Жиган едва сдержался, чтобы не отвернуться. От Белянина несло таким жутким перегаром, что сразу же хотелось огурца крепкой деревенской засолки. Еще мгновение – и у Жигана от запаха алкоголя начала бы кружиться голова.

К счастью, Белянин, шумно втянув ноздрями воздух, опустился на доски нар. По его внешнему виду трудно было понять – действительно он пьян или у него это обычное состояние. Жигану он сесть не позволил.

Лейтенант Жуковский закрыл дверь, перед этим сказав что-то вертухаю.

И начальник отряда, и его заместитель были без шинелей, в одних мундирах. Белянин вытащил из кармана галифе пачку сигарет, спички и закурил.

– Осужденный Панфилов, вы знаете, где находитесь?

То, что капитан Белянин обратился к нему на «вы», Жигана не удивило. С некоторых пор он принял себе за правило ничему не удивляться.

– Догадываюсь.

– Догадливый, – хмыкнул капитан Белянин, обращаясь то ли к своему заместителю, то ли к самому себе.

Несмотря на страшный запах перегара изо рта начальника отряда, говорил он ровно, спокойно, четко выговаривая слова:

– И где же вы, осужденный Панфилов?

– В штрафном изоляторе.

– Правильно. Вы заметили, что я даже не потребовал от вас представиться по форме?

Жиган промолчал.

– Ладно. – Капитан лениво махнул рукой с зажатой между пальцами дымящейся сигаретой. – На вас наложено дисциплинарное взыскание в виде тридцати суток пребывания в ШИЗО.

До Жигана не сразу дошел смысл произнесенных начальником отряда слов. Тридцать суток? Месяц? В ШИЗО?

– А где моя шапка? – спросил Жиган.

Белянин, который в этот момент пытался затянуться сигаретой, поперхнулся дымом и закашлялся.

– Ты слышал, Жуковский? – прочистив горло, сказал он. – Ему месяц на делянке париться, а он спрашивает, где его шапка.

– Потому и спрашиваю, – устало сказал Жиган. – Холодно здесь.

– Ах, вон оно что, – зевнул Белянин, – здесь, оказывается, холодно. Слышишь, Жуковский? Осужденный Панфилов думал, что отправляется в Сочи, на пляж.

– Они все так думают, – откликнулся лейтенант. – Засpанцы!

– Чего? Кто – они? – недоуменно посмотрел на него Белянин.

– Ну… первоходы, – смутился Жуковский.

– А… Вы, осужденный Панфилов, хоть бы поинтересовались, за что вас в штрафной изолятор определили.

– А что, мне за это срок скостят? – В голосе Жигана прозвучал вызов.

Но капитан Белянин предпочел не обратить внимания на интонацию.

– Верно, не скостят, – спокойно сказал он. – Но знать-то надо.

– За что?

– За невыполнение правил внутреннего распорядка исправительно-трудового учреждения. Спать надо по ночам, осужденный Панфилов.