— Ты только особо не хвастай, чтобы не сглазить. Сам знаешь, что у нас полно завистников.

— Молодец, что понимаешь это, — похвалил её дед и с досадой добавил: — Иным проще оболгать кого-то или расстроить чужое дело, нежели честь по чести службу нести.

Дуня кивнула, подтверждая, что думала об этом, но продолжать тему завистников не стала. Ей хотелось посоветоваться о другом.

— Князь поручил мне приглядеть за Еленкой, дочерью Ивана Владимировича, — понизив голос, сообщила она. — Ему не нравится её интерес к князю Дмитровскому Юрию Васильевичу.

— Какого Ивана Владимировича? — не понял Еремей. — А, Ивана Лыко-Оболенского! — догадался он. — Тут скорее интерес самого Ваньки к дмитровскому князю, а не его дочери, — задумался боярин, неспешно ступая по мостовой Кремля.

— Деда, это ж про боярина Лыко-Оболенского болтают, что с его земель люд бежит?

— Болтали, — уточнил Еремей. — Сейчас тихо стало. Князь всем жалобщикам укорот дал.

— Укорот дал жалобщикам из простого сословия или жалобщикам боярам? — уточнила Дуня, помня, как несколько лет назад землевладельцы пытались заставить князя принять закон о закрепощении крестьян.

Они ещё в пример приводили литовско-польское княжество. И ведь не постыдились, пришли и прямо пожаловались, что люди бегут от них, бросая дома!

Еремей покосился на внучку, недовольный тем, что она вернулась к болезненному для думы вопросу. Князь тогда четко обозначил свою позицию, дума большинством голосов поддержала его, но недовольные решением не смирились, затаились и до сих пор меж собой злобу тешат. Кошкин тихо шепнул Еремею, что некоторые посматривают в сторону братьев князя, думая, не сговорчивее ли они будут, коли посадить их на великокняжеский стол.

И внучке лучше держаться от этого подальше. Поэтому Еремей сурово бросил ей:

— И тех, и других, — и насупил брови.

Дуня сразу же уловила испортившееся настроение деда и благоразумно вернулась к поручению князя насчёт боярышни Еленки Лыко-Оболенской. Прижавшись, чтобы быть поближе к дедову уху, она поделилась сомнениями.

— Зачем Иван Васильевич разрешил Еленке ехать в удел Юрия Васильевича, если ему не по душе это? Что за блажь?

Еремей с досады чуть не сплюнул, поняв, что всё же придётся поведать внучке о нехороших разговорах среди некоторых бояр и служилых князей. Опасаясь сказать лишнего, он не сразу ответил, а когда решился, то огляделся и только потом наклонился к уху внучки:

— Не ладно у нашего князя с братьями.

Дуня широко открыла глаза и так же тихо спросила:

— Юрий же вместе с ним на Новгород ходил, а недавно супротив хана Ахмата стоял. Люди хорошо о нём говорят.

Еремей Профыч согласно кивнул и даже пояснил, как дело было:

— Он с князем Верейским вовремя на подмогу Челяднину и Беклемишеву подошёл. Там ещё подоспел и самый младший брат нашего князя Борис Васильевич. А в Коломне царевич Данияр стоял, да и Иван Васильевич в Ростиславле готов был останавливать хана. Так что все вместе грозили Ахмату.

Дуня даже не подозревала, что Иван Васильевич выстроил многоступенчатый план по защите земель. Оказывается, он объединил силы и ждал Ахмата, да только тот хан чуть не проскочил стороной! Если бы не вставшие насмерть алексинцы, то случилась бы большая битва.

— Дед, так что нехорошо-то с братьями Ивана Васильевича?

Еремей запыхтел, вновь огляделся, прежде чем говорить:

— Все они клянутся в дружбе, да только в лицо одно говорят, а средь их ближних совсем о другом разговоры идут и письма лукавые нашим боярам пишут. Вот и думай, верить им али нет.

Евдокия задумалась, а в голову лезла дурацкая фраза про параноиков, в которой говорится, что если вам упорно что-то кажется, то это не значит, что этого нет.

Она попыталась поставить себя на место князя, и на первый взгляд ей показалось, что его положение прочно, и параноиком ему не с чего быть. Он уже показал себя сильным правителем и народ им доволен.

И тут закралась мысль :  а что будет, если князь умрёт?

Кто сядет править? Казалось бы, княжич Иван Иваныч!

Однако живо ещё лествичное наследование, где правление передаётся не сыну, а брату! Это дед Ивана Васильевича наплевал на своих братьев и посадил на московский стол сына Василия, а тот из-за этого всю свою жизнь враждовал с обиженным дядькой. А потом Василий по примеру своего отца посадил править своего старшенького, да ещё подсказал ему самому себя назвать Великим князем, не дожидаясь ничьего одобрения.

И что получается? А то, что бояре могут захотеть сделать всё по закону. Скажут, что дедами заповедано садиться княжить братьям почившего, а не сосунку малолетнему, и вновь начнется кровавая свара. Старые московские рода безусловно поддержат княжича, а вот остальные…

— Чего застыла? — недовольно спросил дед. — Коли нечего сказать, так пойдём.

— Наоборот, голова пухнет от мыслей, — пожаловалась Дуня.

— Ничего, с опытом научишься отсекать важное от неважного, — подбодрил её Еремей, коря себя за то, что не сумел обойти скользкую тему.

— Дед, так боярин Лыко-Оболенский хочет оженить Юрия Васильевича на своей дочери и…

— Цыц! Не знаю ничего про твоё «и…» — вскипел Еремей и даже замахал руками на внучку, но тут же огорошил её вопросом: — А так-то, кто ж не хочет свою кровиночку сделать княгиней?

Дуня возмущённо посмотрела на деда, удивляясь, как у него получается одновременно быть честным боярином и чёрти кем.

— А ты слышал про то, что аппетит приходит во время еды? — грозно спросила она его.

Еремей Профыч остановился и осуждающе посмотрел на неё. Потом тяжко вздохнул, посмотрел на небо и весь как-то уменьшился.

— И в кого ты у меня такая? — с досадой спросил он, а когда Дуня открыла рот, чтобы ответить, буркнул, что сам знает. Какое-то время они шли молча.

— Ой, деда, мы ж обратно пошли! — воскликнула Дуня и робко улыбнулась. Дед огляделся, усмехнулся и они развернулись.

— Дуняша, князь попросил тебя приглядеть за Еленкой, так ты пригляди, но никуда не лезь. Опасно это, — начал наставлять он её.

— Деда, ты не волнуйся, — она погладила его по плечу и успокаивающе произнесла, — я отвезу Пушка, улажу дела с негоциантами и...

— И?

— Всё разведаю и всех обезврежу.

— Дунька! Это не шутки! — взвыл Еремей, сжимая кулаки. — Не смей!